Расима Хусаинова

П о э з и я  и  П р о з а

Проза

Дорогие читатели, мои произведения
публикуются на русском сервере
http://www.proza.ru/avtor/rasima1

Русалкa Лайма

 Расима Хусаинова

   Художник заметил ее сразу, как только она появилась на пляже. С утра у него  было предчувствие, что сегодня произойдет нечто необыкновенное.

   И вот это «Нечто» стояло сейчас в конце цветущей олеандровой аллеи, как видение, вся в белом:  в белой шляпе с огромными полями, широкой, прозрачной блузке, коротеньких шортиках.

   - Вот оно  «Нечто»,- улыбнулся своим мыслям художник. Так  радостно и тепло  стало  у него на душе.

   Барышня в белом окинула взглядом пляж, заметив пустой лежак, двинулась к нему. Быстро скинула одежду, не церемонясь с ней, бросила на лежак. Достала из сумки ласты, маску и пошла к морю. Очень ловко, словно  это было привычным делом,  сунула ножки в ласты и, повернувшись спиной к морю, стала медленно удаляться от берега и скоро вовсе исчезла из виду.

   Художник  отложил свой карандаш, подошел к воде и стал прохаживаться вдоль морского берега, то и дело поглядывая вдаль, где исчезла прекрасная незнакомка.  Заметив ее шлепки, такие же белые, как и все, что на ней было из одежды, он уселся рядом с ними на камни  и взгляд его поплыл по морским волнам, выискивая  пловчиху. Прошло почти два часа, а ее все не было видно. Художник разволновался не на шутку, уже готов был поднять тревогу и броситься в пучину искать ее, как вдруг совсем неожиданно она появилась прямо из волн. Художник от удивления замер.

- Как морская фея,- подумал он и заулыбался. Незнакомка  скинула ласты, сняла маску, нагнулась, взяла свои шлепки,  даже не посмотрев в его сторону, направилась к своему лежаку.  Ее движения были изящны и легки,  усталости от плавания в море почти два часа на  ее лице не чувствовалось,  наоборот, оно стало свежим и еще более красивым. Художник восторженно провожал ее взглядом, когда крик вернул его на землю. Кричал невысокий мужичок, который бежал по пляжу вслед за верблюдом. Верблюд, смешно взбрыкивая длинными ногами, несся прямо на незнакомку,  не ведающую, что происходит за ее спиной. Художник бросился наперевес, верблюду, еще не понимая, как он его остановит  и тоже начал кричать и махать руками незнакомке.

   Она оглянулась в самый последний момент. Когда верблюд почти настиг ее. Народ на пляже замер от ужаса. Незнакомка  резко остановилась, в следующую секунду выбросила вперед руку и, в упор глядя на верблюда,    громко сказала фразу, нелепее  которой художник никогда в своей жизни не слышал:  - Мы с тобой одной крови, ты и я, и я тебя люблю!

    О чудо! Верблюд встал в сантиметре от нее, как вкопанный.  Когда подбежал погонщик, незнакомка  одной рукой уже гладила верблюда, а второй рукой придерживала  его за уздечку, приговаривая: - ты что же так разбушевался, дурачок, обидели тебя? Славный какой, не бойся, все хорошо, - и передала уздечку погонщику со словами,- не  бейте его, со мной все в порядке. Люди плотным кольцом обступили их, выражая  кто восторг, кто  ужас, кто  ругань в адрес погонщика и верблюда. 

   С этого дня незнакомку знали все, но на этом чудеса не закончились. Однажды расплакался на пляже  двухлетний ребенок,  причем никто  никак не мог его успокоить. Он не мог объяснить, что у него болит, и только надрывно плакал. Появилась, как обычно,  с ластами в конце аллеи  прекрасная незнакомка.  Услышав плач малыша, она прямиком направилась к нему. Молча взяла его на руки и тихонько прижала  его голову к своей груди, ласково приговаривая: - у самого синего моря живет маленький крабик, он просил тебя ему помочь построить замок, где он будет жить, а мы с тобой будем ходить к нему в гости. Пойдем, поможем крабику?  Слезы моментально высохли на бледном личике,  глаза изумленно распахнулись и он радостно  закивал головой в знак согласия. Лайма, так звали незнакомку, опустила малыша на песок, взяла его горячую ладошку и повела к морю, приглашая пойти вместе с ними и родителей малыша. Все дружно принялись из камушков строить замок, вокруг них собрались дети, каждый вносил свою лепту, работа кипела. Художник наблюдал за всем этим с нескрываемым восторгом. Он вдруг понял, что с появлением этой чудесной женщины в его жизнь вторглось необычное ощущение тепла и добра, он лихорадочно рисовал ее в окружении детей, на фоне волн,  сидящей на берегу, плавающей, отдыхающей на лежаке. Такого вдохновения он давно не ощущал, рисовалось так, будто пелась песня- песня души. - В ней столько шарма, столько магнетизма, - думал художник, - с ума просто можно сойти.

   - Сегодня наберусь храбрости и подойду знакомиться,- твердо решил он, мечтательно улыбаясь и делая карандашные наброски, но разные события мешали ему сделать это, как и на этот раз. Он уже собрался  подойти к ней,  когда увидел ее у самой воды, разговаривающей с  молодым мужчиной.  Художник подошел ближе и прислушался к разговору. Мужчина, рьяно жестикулируя, просил Лайму помочь ему. Лайма внимательно смотрела и, дослушав до конца просьбу мужчины, тихо сказала: - Эка, батенька, куда Вас занесло! Не по адресу обратились. Вам в церковь  надо идти   и на коленях  денно и нощно отмаливать свои грехи, да отбивать поклоны.  Мужчина оторопел. Придя в себя, заявил: - да знаете ли сколько я  всего делаю? Так что я давно уже должен быть прощен. – Нет, болезный, ваша  касса еще впереди, - ответила она, - спешите творить добро, можете ведь и не успеть. Вот тогда и хворь вся пройдет и на душе поселится гармония.  Прощайте, сударь, я ничем вам помочь не могу.

   День проходил  за днем, а художник так и не мог набраться храбрости, иногда даже бродил за ней по пятам по тенистым олеандровым аллеям  перед сном,  он уже запомнил и запах ее духов, чудеснее которых, как ему казалось, не было в целом мире. Но стоило ей остановиться или оглянуться, художник пасовал и исчезал, продолжая наблюдать за ней издалека. Так продолжалось целую неделю.

   На седьмой день  море сильно штормило. Желающих плавать было мало, но Лайма, верная своему пристрастию, опять исчезла в бурлящих волнах. Художник не мог рисовать. Все его внимание было приковано к морю. Штормило не только на море, но  и у него на душе. Он опять, как в первый день ее появления на морском пляже, почувствовал с утра, что сегодня произойдет нечто. Предчувствия никогда его не обманывали, и он прекрасно знал это и поэтому был немного взбудоражен и рассеян.

   Сегодня Лайма плавала недолго, видно здравый смысл все же взял вверх над пристрастием. Она накинула на голову  свою роскошную шляпу, которая дожидалась ее на берегу, прижатая большим камнем.  Придерживая ее одной рукой, стала медленно прогуливаться вдоль берега, наблюдая за тем, как волны, пенясь и ворча, бросались к ее ногам,  потом отступали обратно в море, но с новой силой рвались на берег. Вдруг резкий порыв ветра сорвал шляпу с ее головы и поднял в небо. Лайма бросилась ловить свою шляпку, но тщетно, ее уносило все выше в небо и крутило по нему, как веретено. Лайма  бежала, пытаясь поймать ее, когда ветер, дразня ее и вызывая на соревнование, опускал шляпу низко к земле. Шляпа взмыла вверх и понеслась в направлении  мольберта  художника. Он тоже приготовился ее  уже поймать, как шляпа  вдруг повисла  прямо на  уголке мольберта. Лайма протянула руку, чтобы снять ее с мольберта, но порыв ветра вновь сорвал  ее в небо. Лайма подпрыгнула и, не рассчитав прыжка, толкнула мольберт. Из ниши, куда складывал свои рисунки художник, выпали рисунки и разлетелись по всему пляжу. Забыв про шляпу, Лайма  бросилась собирать листки, помогая художнику.  Собрать все рисунки, конечно, им не удалось, но изрядные стопки листков были у каждого уже в руке. Подошла  девочка и  с улыбкой вернула ей пойманную летунью - шляпку.  Протягивая художнику листочки с рисунками, Лайма вдруг заметила на них знакомые силуэты. Она стала перебирать и с удивлением  посмотрела на художника. На всех до единого листочках были наброски ее силуэта. 

   Рисунки были изумительно хороши. Художник сумел передать не только изгибы ее тела, но и выражение ее лица  в ту минуту, когда делался тот или иной набросок: вот Лайма  мечтательно смотрит вдаль, словно ждет своего единственного под алыми парусами, вот она сидит на берегу, откинув голову назад  и отдавшись во власть солнца, вот она входит в море, а вот она выходит из пены, будто родилась в ней… Лайма была поражена до глубины души. В первую минуту ей хотелось  нагрубить и уличить художника в слежке за ней, но она не могла не согласиться, что рисунки безукоризненно хороши. Лайма молча протянула ему рисунки и, не сказав ни слова, ушла. Ей хотелось побыть одной, так   взволновали ее эти рисунки.

   Весь вечер художник, ни живой, ни мертвый, бродил по аллеям отеля и ждал, когда она выйдет на прогулку, чтобы объясниться с ней, но Лайма не появилась.  Она провалялась в номере, бесцельно листая книгу, мысли бесконечно возвращались к рисункам. Лайма понимала, что вторглась в тайну художника, причиной же этой тайны была она. Ей было немного жаль художника, она видела его растерянность и смущение, когда протягивала ему его рисунки.

   Следующее утро началось, как обычно,  с утреннего  купания, зарядки на тренажерах и завтрака.  Придя на пляж, Лайма обнаружила, что на привычном месте, где всегда располагался со своим мольбертом художник, его не было.

- Черт, это я виновата, ругала она себя,  - согнала человека с насиженного места, что мне далась эта дурацкая шляпа?  Художник так и не появился в этот день на пляже.  Вечером Лайма решила прогуляться по окрестностям маленького курортного городка, зашла на рецепшен, чтобы сдать ключ от номера, как вдруг увидела на самом видном месте большой лист с изображением женщины, выходящей из моря. Вокруг нее бурлило море, разбрасывая каскад брызг, стекающих по ее лицу, плечам, животу. Она подошла ближе и ахнула - это была она, Лайма.  Отдыхающие, увидев ее, закивали, показывая на рисунок: - Вот же она, это она! Лайма в смущении вышла  из фойе. Потом вернулась и спросила у рецепшен, кто этот художник. Он протянул ей  небольшой листок, где была изображена  она, задумчиво сидевшая у самой кромки воды. Под рисунком Лайма прочла:

Прости несбыточность желаний

И красоту несбывшейся мечты.

 Прости за дерзскость очертаний,

За страх падений с высоты.

Прощай, прекрасное виденье!

Мне не  забыть твои черты.

Всегда в своем уединень.

Я буду там, где будешь ты.

Внизу фамилия и имя. Прочитав их, Лайма улыбнулась: - Боже, как мило, -  Ласточкин Филипп, Филлипок.

Этот рисунок художник перед отъездом оставил на рецепшен для нее, попросив отдать только  в том случае, если Лайма  спросит про него.

   Закончился отпуск, Лайма вернулась в родную Москву,  работа затянула, отвлекла  от морских  впечатлений, жизнь вошла в свое привычное русло.  Однажды, слушая новости  по радио в машине, она узнала, что в Галерее Дома Нащокина проводится персональная выставка картин  под названием «Морские  напевы» художника Ласточкина Филиппа  в Москве.

 - Надо непременно сходить,- решила про себя Лайма.

   В назначенный день Лайма  в обеденный перерыв отправилась  по адресу, где проводилась выставка.  Она удивилась, как много было людей, интересующихся его картинами, они разглядывали с большим любопытством и выражали свое одобрение и симпатии. Разглядывая картину за картиной, Лайма вновь  очутилась на морском пляже,  вспоминая свой отпуск, который, впрочем, как и все, особенно примечательным и не был, но  была в нем своя загадка и недосказанность, которые вспоминать было легко и приятно.

   Картины были великолепны. Возможно, Лайма была не объективна в оценке,  ведь на них, практически на всех, была изображена она. Лайма никогда не думала, что простым черным карандашом можно передать всю гамму красок и поэзию женского лица и тела, морского пейзажа.

   Она зачарованно смотрела  на особенно понравившуюся ей картину, где она выходила из моря, вся в белой, бурлящей пене и морских брызгах.  Вдруг она заметила в дальнем углу зала  мужчину, который стоял, улыбаясь, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней. Ну конечно, это был  художник!  Она улыбнулась ему и подумала: - нет, так бывает только в кино,  может быть я в кинозале и смотрю фильм про себя саму? Мне надо сейчас просто проснуться и открыть глаза?

   Художник  подошел к ней, взял ее руку и поцеловал: - здравствуй, прекрасное виденье! Как долго же я тебя ждал! Потом вывел ее на середину зала и громко объявил: - прошу минуту внимания, господа! Гости выставки  застыли в ожидании.  - Разрешите представить вам, уважаемые гости, виновницу всех этих творений - это очаровательное создание зовут Лайма. Лайма, значит счастье. Так переводится ее имя, а иначе и быть просто не могло. Счастье  и этим все сказано! Гости захлопали в ладоши, приветствуя Лайму. Сегодня Лайма почему то уже не смущалась и не покидала зал. Ей было легко и спокойно рядом с Филиппом. Он крепко сжал ее руку в своей, словно боялся, что она сейчас возьмет свои ласты и уплывет в нарисованное море  и скроется за его  просторами навсегда. В конце  работы выставки Филипп спросил Лайму: - как ты считаешь, мой Ихтиандр, чувства должны перерастать в семью или должны превращаться в комок, который не дает жить?  - Это что, предложение? - весело засмеялась она, - а подумать у меня есть время? - Есть, ровно  три минуты,- серьезно ответил он, - но на всякий случай я крепче зажму твою руку, чтобы не прозевать тебя, как в первый раз.

   Лайма была удивительно хороша в своем подвенечном белом платье, счастливо кружась  в первом вальсе с мужем.

   Спустя несколько лет  молодая семья пополнилась малышами-погодками. 

- Что мы будем рисовать? - спрашивала Лайма  у своих  детей, раскладывая перед ними краски и карандаши. - Моле, - не задумываясь, отвечали они и,  решительно взяв карандаш в свои ручонки, старательно выводили свои завитушки и бублики, называя их волнами и пеной, потом добавляли  над водой  рыбий хвост , утверждая, что это  ныряет в волнах «Лусалка».

   - Мама, а правда, что ты давно-давно  была «Лусалкой», а папа выловил тебя в море, отрезал тебе хвост и пришил ноги, теперь ты стала женщиной?      - Правда, правда,- хохотала Лайма, поглядывая  на мужа, который делал вид, будто ничего не слышит, сам давясь от смеха. - Папина русалка теперь ваша мама, -  ласково приговаривала она, прижимая к себе малышей - свое морское счастье, такое же бескрайнее и прекрасное, как море.

Маэстро

Расима Хусаинова

     Неугомонный солнечный лучик, раздвинув остреньким носиком бархатное покрывало предутреннего неба, весело перебирал горячими пальчиками бородку маэстро, который давно уже проснулся, но не хотел открывать глаза, великодушно разрешая солнечному жаворонку играть на своем лице солнечную симфонию утра. Лучик тоже был очаровательно рад, он любил это лицо, потому что маэстро тоже был солнце, только вот жил он не на небе, а на земле, и солнцем его называла любимая женщина маэстро.

   Маэстро встал, подошел к окну, где, благо, был огромный простор для взгляда. Вид из окна его кабинета, где он бессменно проводил все свое время, открывал бескрайние просторы. Глаза, глядя вдаль, отдыхали, взгляд в обнимку с мыслями уносил далеко, далеко за пределы ощущения, сознания и видимости. Он обвел глазами кабинет, на мгновение остановился на баяне, которого справедливо считал своим верным другом. Баян одиноко стоял на краю стола и ждал своего хозяина и друга и, казалось, вот подойди сейчас маэстро к нему, дотронься, и он сам распахнет свои меха навстречу льющейся мелодии. Маэстро погладил клавиши:

- Прости, родной, давно я радовал ни тебя, ни себя игрой…, покинула меня моя муза…

   До встречи Нового года оставались считанные часы. Он и ждал  и не ждал этого празднества, потому что, переступив порог Нового года, он должен был оставить за порогом то, что когда-то было ему безумно дорого. Сейчас это самое «дорого» он, как ему казалось, надежно замуровал в самом дальнем уголке своей души. Закидал, забросал, залил, засыпал вход и выход другими проблемами, заботами, тревогами, думами и надеждами, но нет, нет,  да и заглядывал в этот уголок и тогда, все горело внутри него таким адским пламенем, что он боялся спалить этим огнем весь мир.

- В последний раз загляну в почту и закрою дверь в это самое «дорого» навсегда, - сказал сам себе маэстро и набрал пароль своего почтового, который они когда-то называли своим «домом».

   Сначала он не поверил своим глазам, сердце стучало так, словно били набат все колокола вселенной. Он глубоко вздохнул и открыл текст сообщения.

- Прости меня, мой ласковый и нежный зверь! Я люблю тебя! - написало ему главное действующее лицо из  мира под названием «дорого».

   У маэстро перехватило дыхание. Он так ждал именно эти слова от той, которую хотел уже замуровать  и оставить за порогом Нового года.

- Господи, спасибо! - прошептал он и вдруг увидел, что сегодня прекрасное утро, солнце щедро одаривало его теплом и лаской, душа распахнулась навстречу новым ощущениям, бережно на руках вынесло из кромешного уголка души это самое «дорого» на свет божий. 

- Живи, мое «дорого»! - счастливо прошептал маэстро, ему безумно захотелось сотворить что-то особенное, необычное, чудесное.  Маэстро встал, подошел к баяну, взял его на руки, прижал к груди, прислушался к своему сердцу и заиграл. Полилась мелодия, бесконечно нежная, трепетная, светлая. Звуки наполняли каждый предмет своим звучанием. Даже воздух был пронизан волшебными звуками невероятно волшебной мелодии, вырвавшейся из плена, идущей из души и сердца с такой силой, что все вокруг спешило наполниться ими и замереть, наслаждаясь  этим чудом. Маэстро и сам слился с мелодией, он вновь и вновь пробегал пальцами по клавишам, заставляя их выразить все свои чувства в полной гармонии и красоте. Мелодия то замирала, как замирало его сердце от нахлынувших эмоций, то победным маршем взмывало к небу, ликуя и торжествуя. Маэстро было не узнать, он весь светился и был сказочно красив в этом своем чудесном порыве.

   Музыка стихла. Маэстро несколько минут сидел молча. Не двигаясь, все еще прижимая к груди своего верного друга,  свой баян.

   На мониторе загорелся огонек, извещающий о поступлении нового сообщения из мира под названием «дорого». Не выпуская из рук баян, маэстро  открыл и прочел:

- Виват, маэстро! Я  услышала твою мелодию! Ты – гений!

С новым годом! С  Новым счастьем!

Он и Она

Расима Хусаинова

  Тихо. Замерла суета до утра. Природа, сменив день на ночь, удобно расположилась отдохнуть от людей, их бесконечного круговорота дел, движений, лязга движущихся в бесконечном потоке машин. Смирившись с законами природы, люди мирно спали.  Лишь  седой туман  никак не хотел угомониться, все гуще и гуще обволакивая все на земле и на небе. Два человека в этой седой непроглядности не могли уснуть. Два человека – Он и Она, на разных концах планеты, которых когда-то связывала любовь. Сейчас она уже их  не связывала, остались горечь, обида, грусть, тоска, злость, гнев и много других чувств, которые назывались нелюбовь.

  Она.

 Уже смирилась с утратой. Уже не могла думать. Уже не было сил хотеть. Уже не хотела хотеть. В самом сокровенном уголке своей души она заперла все воспоминания о нем.

  В сотый раз, приказав себе спать, прикрыла глаза в надежде заснуть или хотя бы обмануть свое сознание, будто Она уже спит, но невольно прислушивалась к своим ощущениям.  Как в песне:

- Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я.

  Убедившись, что Он  не оглянулся, сдалась в плен дреме. Вдруг жуткий крик или стон оглушили ее, наполнив комнату звуком невероятного диапазона. Стон окрасился  в красный, тяжелый  цвет. Она, еще не проснувшись, босая, вылетела на улицу. Крик, стон рвались к ней где-то совсем рядом, почти под окнами ее спальни.  Она летела, сломя голову через кустарники, падая, вставая и снова несясь навстречу крику. Она узнала этот крик. Это был Его крик. Так мог кричать только тот, у кого живьем вырывали сердце из груди. Все обиды вдруг забылись, горечь растаяла, уступив место безумному желанию спасти того, кого Она когда-то так любила. Кустарники закончились, нога вошла в теплую воду, которую злоумышленник туман скрывал от нее. Не раздумывая,  Она пошла по воде, все глубже и дальше уходя от берега, вытянув руку, словно боялась сбить с ног Его, чей крик заполнил все пространство мира в эту ночь. Она, решительно раздвигала туман руками, словно шторки на небе, и  шла на зов.

  Он.

  Еще не смирился с утратой. Еще ждал ее писем, которых ему безумно не хватало. Еще безумно ревновал и в досаде причинял ей боль за болью, хотел просто сравнять с землей. Хотел, чтобы Она призналась в том, чего никогда не было. Он знал это, но  хотел, чтобы она просила прощения. Тогда, возможно, хоть какое то равновесие в его душе было бы  восстановлено.

  Туман  в несколько слоев окутал землю, дом, где жил и тоже пытался  заснуть Он. Уже засыпая, Он увидел, как  Она, которая принесла ему столько страданий, умирает. Горло перехватило от стона, перешедшего в жуткий крик. Ему было невыносимо  больно, словно воткнули нож в сердце и пытались живьем его вытащить из него. Не разбирая дороги, Он, босой и еще не проснувшийся, летел спасать Ее, которую когда-то любил. Туман, издеваясь, проверяя предел Его возможностей, все плотнее  опускался на землю, хлопьями холодного воздуха забивал глаза, ноздри, мутил разум, но Он раздвигал руками туман, словно жалюзи и шел Ее спасать.

  Он вздрогнул, когда нога коснулась воды, это не остановило Его, Он чувствовал, что  где-то далеко, далеко погибала Она.

   К маленькой хрупкой лодочке они подошли одновременно. Сели в нее. Слова торопились выйти наружу, мешая друг другу, сгрудились у самого горла. Слово „любимая“ вырывалось вместе со словом „ненавижу“,  „родной“ со словом „не прощу“. Слова достигали слуха и со стоном разбивались об эту хрупкую маленькую лодку, где они спрятались от тумана. От этих стонов лодочка раскачивалась, почти зачерпывая  коктейль, который намутил туман из воды и пенной  туманной проседи. Протянутые руки коснулись друг друга,  но туман не хотел так быстро сдаваться и дыхнул на них свирепой пенной мглой. Руки повисли в воздухе, не находя друг друга. Слова тоже повисли в воздухе, заледенели под тяжестью жизненного тумана.

   В маленькой лодочке замерли два человека - Он и Она, которые еще слышат боль друг в друге, хотят спасти, но не знают как. Холодный туман сделал свое туманное дело и с превосходством победителя  умчался  в свое логово отсыпаться после бессонной ночи, оставив на волю волнам маленькую хрупкую лодочку без весел с двумя пассажирами, которые и поныне сидят там заледеневшие.

Иван да Ева

Расима Хусаинова

  Обычное утро. Ничего особенного, ну если не считать звонок ненавистного будильника, который так нещадно вырывает из сладкого утреннего сна. Ева с удовольствием нажала кнопку отбоя на будильнике, ей всегда казалось, что она затыкает ему рот. Зажмурила глаза и мысленно нарисовала себя красивую, с невообразимо сумасшедшим блеском в глазах, с  летящей походкой, стильную.

- Я здорова, счастлива и успешна! – добавила она вслух.

  Муж  давно уже привык к ее  утреннему тренингу. Ева отправилась в ванную, а он успешно продолжал  прожигать  свое утро в  постели. Она любила  умываться ледяной  водой или протирать кожу лица и шеи кусочками льда, жмурила глаза от удовольствия, когда капли, превращаясь в струйки, падали на  розовые сосочки, и, взбудоражив их, скатывались дальше, ниже. Ее смуглая кожа чудеснейшим образом откликалась на водные процедуры, щеки начинали полыхать, а глаза сверкали, словно листья на деревьях после дождя.  Но самое прекрасное в утренних часах для Евы было бодрящее индийское кофе,  да еще из любимой чашки, которую в наборе подарил ей отец, когда еще был жив. Набора давно и в помине уже нет, осталась только эта чашка,  изящная, легкая до  невесомости.  Рисунок  на чашке стерся, но ни за что на свете Ева не согласилась бы с ней расстаться.  Сделав пару мазков косметики, пару наставлений сыночку, пару заданий мужу, улыбнувшись  своему отражению в зеркале, она сказала:

-  Ее величество женщина готова к встрече нового дня!

  У самой двери офиса ее ждала Ларочка – секретарь директора. Ларочка  была  довольно смазливой куклой, но самое главное,  за что с ней считался весь коллектив, был ее дар волшебным образом в считанные минуты обуздать  крутой нрав  босса. Как это ей удавалось, для всех оставалось загадкой.

- Ой, Ева Юрьевна, я Вас везде ищу. Срочно приказано доставить  в кабинет к директору.

  Увидев входившую Еву, босс широко заулыбался и поднялся ей навстречу.  Так было всегда, когда он хотел взвалить на ее хрупкие плечи новую работу.

- Ева Юрьевна, пришла разнарядка, нужно ехать в столицу  – матушку на обучение. На месяц. Иначе нашу фирму лишат лицензии.

- Почему я? - начала было Ева, но босс  прервал:

- Что? Бунт на корабле? - но тут же заискивающе добавил: - Евочка,  дорогая, заодно и развеешься.

  Столица встретила Еву своим обычным гомоном. Она любила Москву, ей нравились неугомонные, немного жесткие и не разговорчивые, вечно неведома куда, так ей казалось, спешащие москвичи. Хотя, по большому счету, коренных москвичей по пальцам можно пересчитать, но каждый из них гордился своей причастностью к этому сумасшедшему по своей скорости ритму столицы и искренне считал себя москвичом.

  Пройдя все формальности в институте, где  Ева должна  была оттрубить целый месяц своей жизни, закинув вещи в номере, который и на номер то не был похож, а живо напоминал комнату в студенческой общаге, решила побродить  по городу.  Она довольно часто приезжала сюда по производственным вопросам в управу, как в шутку называли управление в ее офисе,  и город знала неплохо. Были и родственники,  подруга,  но Ева оставляла  этот раздел  своего свободного времени на самые последние дни. Она всегда чувствовала  себя неуютно при таких посещениях, ей казалось, что она вносит своим визитом в  их график  жизни  сумятицу.  Обычно не задерживалась в гостях  и не любила, когда ее провожали. 

  На следующий день в институте  методистка перед началом занятий собрала всю группу в большой аудитории и уведомила, что каждый пропуск занятий по  арифметической  прогрессии увеличивает перспективу завала экзаменов, соответствующей отметки в командировочном удостоверении, а по приезду  - удержание командировочных расходов из зарплаты проштрафившегося «ученика». По озадаченным лицам  слушателей методистка поняла, что данная ею информация точно дошла до слушателей.

  Ева удачно выбрала место в  последнем ряду рядом с батареей отопления. Ноги после вчерашнего променажа на высоченных каблуках гудели, хотелось взять их на руки и понянчить. Наконец она скинула сапоги и начала поочередно водить то правой, то левой ногой по ребрам чугунной батареи, боль постепенно стихла и по телу разливалось умиротворение. Она погрузилась в свои мысли, которые унесли ее на неведомых крыльях домой к сыну. Не прошло еще и суток со дня разлуки, но Ева уже безумно начала скучать по своему неугомонному маленькому мужчине, дороже которого не было никого на всем белом свете.

- Антонова Е. Ю. -  голос  препода,  очень опрятного старичка лет 60 (ей то было всего 28),  вернул ее на землю.

- Ну-с,  и где наша уважаемая Антонова Е. Ю? 

  Ева  встала.

- Милая леди, и где мы витаем? 

- В облаках, сэр, - улыбнулась  она, и  это было правдой.

  Днем  - учеба, вечером - сумасшедшая беготня по магазинам, а  поздними вечерами все, не сговариваясь, собирались в фойе смотреть чемпионат мира по фигурному катанию. Увлечение тогда это было повальным. Наша страна лидировала, восторг и гордость переполняла каждого советского гражданина. Ева не была исключением. Удобно усевшись в широкое кресло у окна, она наслаждалась музыкой и прекрасным выступлением советских фигуристов.  Все пространство мира  заполняла пьеса Бетховена « К Элизе», нежность,  этой мелодии обволакивала, уносила в неведомые дали. Отдавшись во власть музыки, Ева прикрыла глаза, когда вдруг почувствовала  на себе пронзительный  взгляд. В дверях стоял мужчина лет  сорока,  спортивного телосложения,  чуть наклонив голову набок, смотрел на Еву. Прошел к окну и, прислонившись к подоконнику, примкнул к коллективу болельщиков  нашей сборной по фигурному катанию.

  От него исходила такая уверенность, сила и  мужественность, что это чувствовалось даже в воздухе. Ева старалась стряхнуть с себя это наваждение, но мысли упорно возвращались

к этому напоенному мужественностью  воздуху. Она краем глаза видела, что он неотрывно смотрит на нее. Щеки, уши полыхали, стало душно, Ева встала и направилась к себе в номер.

  Утром все торопились, мешали друг другу. Везде была очередь и в итоге Ева конкретно опаздывала на занятия. На ходу застегивая пуговицы дубленки, она выскочила из гостиницы.

  Справа от гостиницы стояла церквушка, от нее пролегала  дорога, на которую почти и вылетела Ева, торопясь на занятия. Она успела заметить  выезжавшую из дворика церкви  черную Волгу, буквально сверкающую от чистоты, но свернуть уже не успела.  Машина резко затормозила.  Ева оказалась на земле. Из машины выскочил поп в рясе, схватил ее в охапку и,  усадив в машину, сел за руль и, развернувшись, повез в церковь. 

  Ева пришла в себя,  когда  поп с какой то женщиной в черном длинном платье начали прощупывать ее руки, шею, ноги. Ничего опасного не было, так  небольшой ушиб, больше  было шока от  всего происшедшего.

- Олег, - поп протянул руку и улыбнулся.

- Олег…, батюшка что ли?- съязвила она.

- Как будет сударыне угодно,- продолжал с приветливой улыбкой Олег.

  Потом они пили чай, много говорили, Ева поражалась, насколько  прозорлив и умен был этот батюшка.  Многие вопросы, которые  ставила перед ней жизнь, нашли свой ответ в  его высказываниях, причем он их никому не навязывал, говорил простые,  на первый взгляд, вещи, как, например, спешите делать добро, жизнь настолько коротка, что можете не успеть.

  Незаметно прошли час, два, когда Ева вспомнила про свои занятия в институте. Батюшка отвез ее до самого крыльца  института и на прощание сказал:

- Что бы ни случилось, Ева, у Вас всегда есть  место, где Вы найдете приют и искреннего друга.

- Берегите себя, прародительница, - обняв ее лицо своими теплыми ладонями и пристально посмотрев ей в глаза, тихо проговорил батюшка.  Потом он взял ее руку и вложил в нее маленький золотой крестик: - Носите его,  пусть он Вас оберегает.

  День выдался на редкость насыщенным, поэтому вечером никуда уже не хотелось идти, желание просто поваляться с книжкой в руках  взяло вверх и, когда соседки по номеру разбежались кто куда, Ева свалилась на кровать, блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь тишиной и одиночеством,  не заметила, как уснула. Она проспала бы так целую вечность, но все хорошее имеет свойство очень быстро кончаться, и ее сон был прерван шумным вторжением вернувшихся соседок по номеру. Они трещали, как трещотки, наперебой обсуждая свои покупки.  Ева встала, заварила кофе, выпила  и решила прогуляться по вечерней Москве.

  Выходя из гостиницы, прямо в дверях столкнулась с Ним, так некстати, вчера  посеявшим  смуту в ее  душе. 

- Здравствуй…те, - немного смутившись, приветствовал он Еву.

- Добрый вечер.

- Куда в столь поздний час и без телохранителя? - спросил он, улыбаясь.

- Немного прогуляюсь, душно в номере.

- А знаете, мне, в принципе, нечего делать, может, позволите Вас сопровождать?

  Ева пожала плечами.

- Иван,-  представился он, так мило склонив голову набок, словно заранее извинялся, что он – Иван.

- Ева,- и, улыбнувшись, добавила:- прародительница.

- Что Вы делали сегодня в церкви?

- Откуда Вы знаете?

-  Во-первых, давай перейдем на «ты», во- вторых, я тебя видел, как ты выезжала из ворот церкви на черной Волге.

- А говорят, Москва – мегаполис, здесь, как в деревне, - засмеялась она.

- И все же?

  Еве не хотелось  ничего рассказывать о случившемся, поэтому она сказала, что зашла помолиться.

  Они пробродили по улицам Москвы более двух часов. Иван оказался  весьма и весьма веселым человечком. Любил музыку и по его словам, неплохо играл на гитаре. Он смешил Еву разными притчами, случаями из своей жизни, она весело смеялась, иногда, когда он так забавно цитировал  выдержки из басен Крылова, она не удерживалась и хлопала в ладоши. В гостиницу они  пришли усталые, но довольные и в прекрасном расположении духа.  Иван проводил Еву до самой двери, вдруг чмокнул ее в щеку и, ни слова не говоря, повернулся и ушел. Ева, улыбаясь, вошла в свой номер.

  Возвращаясь на следующий день после занятий, Ева решила  позвонить своей подруге и договориться о встрече. Обменявшись восторженными приветствиями, решили пересечься  на Арбате у  антикварной лавки.  Роза пришла в назначенное время, подруги тепло обнялись, но  разговор не клеился, Роза прятала глаза и отвечала на все вопросы невпопад.  Немного погуляв по Арбату, Роза все же уговорила Еву  поехать к ней домой. Еще с порога Ева  все поняла, почему так безрадостны были некогда  счастливые глаза подруги. Квартира была почти пустой, из мебели в зале стояла раскладушка, кресло и стол в форме бабочки.

- Так, дорогая моя, садись и рассказывай, - скомандовала Ева.

- Рассказывать нечего, Евочка. Пролетел Сашка, как швед под Полтавой, полная конфискация. На этой почве, несмотря на то, что я старалась ему помочь выкарабкаться, постоянно ссорился, мне казалось, что он меня даже ненавидел. А пару месяцев назад проникся чувствами к своей шефине, она давно  облизывалась, все искала к нему подход.  Мне думается, что и подставила его она, чтобы завладеть им, но Сашка не верил мне. Вот собрался и ушел. Живет в роскошной квартире,  поджидает с работы свою разжиревшую шефиню и врет мне, что купается в счастье с ней. Тут губы ее скривились, и Роза заревела, как белуга.

- Ну, ну, моя хорошая, успокойся, мы с тобой это дело должны отметить!

- Роза перестала плакать и с нескрываемым удивлением посмотрела на Еву.

- Что праздновать то?

- Как что! А то, что тебе повезло в жизни избавиться от этого оборотня и  бабника. Ты же у меня королева! Посмотри на себя, если недельку не поплачешь, тебя же  в кино будут снимать. Одевайся, да  так, чтобы полный отпад!  Чтобы мужики шеи сворачивали, глядя тебе вслед.

  Подруги двинулись в ночной клуб «Фигаро», который встретил их  громкой музыкой, ослепительным светом. Здесь никому ни до кого не было дела.  Все вместе и каждый сам по себе. Развлекались, танцевали, отрывались по полной программе.

  Подруги не заметили, как изрядно набрались, мир стал розовым и пушистым, Сашка уже не казался таким гадом, в принципе, его даже стало жалко.  Когда  головы загудели, хотелось уже добраться до дому, до хаты, освободить свои уши от шума, вытянуть ноги и раскидать руки и просто напиться чаю. Ева потянула Розу к выходу. Обе еле держались на ногах, но как гласит пословица, пьяному – море по колено, им  было плевать на такую мелочь, как стоять на ногах, и захотелось пройтись немного пешком.

  Ноги на высоких каблуках разъезжались, они падали, вставали и снова падали, безумно хохоча.

  Неожиданно, чьи то сильные руки удержали их от очередного падения.  Ева повернула голову и обомлела. Крепко за руки их держал  Иван.  Ева вмиг пришла в себя, выдернула руку и проговорила:

-  Разнашиваем новые сапоги  с  подругой.

- Я так и понял, - улыбался Иван, - куда доставить двух очень смешных и очень симпатичных девчонок?

- Домой,- скомандовала Роза  и назвала адрес.

  Иван проводил девчонок в квартиру, помог раздеться, напоил чаем,  за чаем успел узнать историю нашего отрыва в клубе. Долго смеялся, а потом сказал:

- Вы и вправду, девчонки, необыкновенные, я в первый раз вижу, чтобы  так «горе» забивали.

  Не рискнув оставить подруг одних в таком состоянии, Иван остался ночевать, устроившись на кухне в кресле. 

  Под утро Ева проснулась от жгучей жажды, включила в прихожей свет и пошла на кухню. У самого порога она встала, как вкопанная, увидев  спящего в кресле  Ивана.  Она прокрутила в памяти  весь вчерашний сценарий,  и  краска залила ей лицо.

- Только не это, - с ужасом подумала  она и выскочила из кухни. Сон и жажду, как рукой, сняло. Ева торопливо оделась и выскользнула за порог квартиры.  Немного отдышавшись и, придя в себя после позорного бегства, Ева начала сомневаться в правильности принятого решения. Мороз крепчал, пощипывал нос, щеки, снова проснулась жажда, но возвращаться обратно в квартиру к подруге Ева не стала и отправилась до ближайшего метро пешком.

  День пролетел, как во сне. Болела голова, мысли упорно возвращались к вчерашним событиям, было невыносимо стыдно перед  Иваном  за  свой пьяный кураж.

- Вот нарисовалась, так нарисовалась, -  мысленно корила она себя, - только бы на глаза ему не попасться, Господи, не допусти.

  Но  Бог был явно на стороне Ивана, потому что не успела Ева выйти из аудитории после занятий, как перед  ней, буквально из ниоткуда,  появился Иван.

- Привет, прародительница! Сапожки, видимо, классно разносились, коль исчезла со скоростью ракеты? 

  Ева рассмеялась, и сразу исчезли и  головная боль, и угрызения совести.

- Какой он славный, - подумала Ева, а вслух сказала, -  я бы сейчас не прочь выпить чашечку кофе, приглашаю.

-  С превеликим  удовольствием, только приглашаю я, - щелкнул он каблуками, согнул руку и  галантно встал с ней рядом.

- У меня такое ощущение, что у крыльца нас ждет карета, - засмеялась она, положила свою руку ему на локоть и почувствовала себя уютно  и надежно.

  После кафе они долго бродили по вечерней столице, хотелось говорить и слушать, слушать и говорить,  было такое состояние, словно встретились два закадычных друга, которые, как горох, высыпали на обозрение друг друга всю свою жизнь, без утайки за весь период, когда они не знали друг друга, живя на разных планетах поврозь. Расставаться не хотелось, они тянули время, кружась  буквально в двух шагах от своей гостиницы.  Но время безжалостно ко всем без исключения, да и занятия начинались очень рано в 8 часов утра, они нехотя вошли в гостиницу.  У самой двери номера, когда Ева взялась за ручку двери, Иван рукой придержал дверь, притянул  к себе Еву и прижался к ее губам.

- Ты  чудесная, я рад, что встретил тебя.

- Но…,- хотела было ответить Ева, но Иван снова прижался к ее губам и прошептал:

- Ничего не говори, пожалуйста, дай мне уйти с мечтой.

  Ночью Еве не спалось. Сладко замирало сердце от предчувствия  вторжения необыкновенного в ее жизнь. Мысли о муже и любимом сыночке вернули ее на землю.

- Нет, нет, завтра я все скажу Ивану и больше никаких прогулок,- решила она, засыпая.

  Но наступило утро,  Ева дольше, чем обычно, задержалась у зеркала,  хотелось петь и танцевать,

  Всю дорогу она вспоминала Его слова, Его губы  и отчаянно хотела  Его видеть.

  Месяц пролетел, как в сказке. Почти вся жизнь обоих была рассказана друг другу,  отношения дальше прогулок не заходили, но поцелуи стали неотъемлемой частью вечерних прощаний. Как в юности, когда летаешь на небесах от поцелуев своего мальчика.  До отъезда оставалось два дня.  Думая об этом,  обоим становилось неуютно и  тоскливо, будто через два дня должны были опуститься на землю вечные сумерки, холодные и бездушные. Дождавшись Еву после занятий, как обычно, прямо у дверей аудитории,  Иван пригласил  ее на прощальный ужин.  Такси остановилось у гостиницы Москва.

- Ого, мы так разбогатели? - засмеялась Ева, - или для прощания ничего не жалко, последний кафтан спустил?

- Хочу, чтобы ты обо мне вспоминала, как о сыне Рокфеллера, - парировал Иван.

Взяв у портье ключи,  они поднялись на седьмой этаж, он крепко держал руку Евы, словно боялся, что она сейчас повернется и уйдет.  В одноместном номере было уютно, тихо.

- Ты пока осваивайся, а я приготовлю тебе сюрприз, моя дорогая прародительница, -говорил Иван, -  сегодня у нас  с тобой необычный вечер.

  Необычный - это правильно подмечено, - думала Ева, - разве может быть обычным последний вечер?  Прощальным, да, может, но не обычным.

- Так, моя прародительница, ступайте в ванную, чур не подглядывать, ждите меня там, я за Вами приду.

- Все окутано тайной, так интересно, - смеясь, Ева скрылась за дверью ванной. В зеркале навстречу ее взгляду устремился взгляд смуглой красавицы. Взгляд был такой безбрежный, печаль плескалась в нем, почти переливаясь за края, в этой печали  тонуло все ее лицо с тонкими правильными чертами.

- Позвольте вас пригласить  на  рандеву на седьмом небе, прекрасная прародительница,-  улыбаясь,  проговорил Иван, протягивая к ней руки.

-  Какое великолепие! - воскликнула Ева, войдя в номер. На столике  красовался букет из семи изумительных,  огромных, красных роз, семь свечей украшали  букет со всех сторон,  на тарелке, как на троне, сидел  ананас, вокруг него, отливая золотом, сверкали апельсины.  На самом краю стола смиренно ожидали своего  часа шампанское и конфеты. Иван  усадил Еву и начал открывать шампанское.  Он  так волновался, что  пробка вылетела с таким треском, будто  стреляли  из пушки. Шампанское, пенясь, извергалось из бутылки, облив обоих с головы до ног.  Иван подошел к Еве, лизнул ее щеку, губы, поднял на руки, прижал  ее к себе так, как будто дороже  этой ноши  у него ничего не было в этом  мире.

- Моя чудесная девочка, -  шептал он, целуя ее сладкие от шампанского губы, глаза, соленые от навернувшихся слез, щеки.

  Он хотел любить ее  долго и нежно. Гладил красивую, длинную шею, прятал свое лицо в вырезе ее платья, вдыхал ее запах, который стал для него таким родным и любимым. Медленно, нежно раздевал, любуясь каждым сантиметром ее тела, гладил ноги, живот, прижался губами к ее набухшим соскам. Он чувствовал, что Ева чувствует то же самое.

- Милая, милая моя девочка, - горячо шептал он, прижимая совсем нагую Еву.  Они сплелись в божественный клубок, и он любил ее долго и бережно. Это сумасшествие длилось всю ночь. Они засыпали, сплетясь, а проснувшись, горячо желали друг друга. Иван любил ее звонко, глубоко и нежно. Все пространство мира раскачивалось при свете горящих свечей, в этом мире были только они вдвоем и были изумительно счастливы.  Утро застало их в безмятежных позах  счастливейших людей.

- Ева, родная моя, как же мы теперь друг без друга? - спрашивал Иван, сжимая ее лицо руками.

- Ваня, у нас с тобой семьи, дети, мы приедем и все забудем. Но я  не хочу забывать, - добавила она, чуть не плача.

  Они обменялись адресами, номерами телефонов своих предприятий, еще не веря предстоящей разлуке. Уже вечером  разные поезда развозили  их по разным городам, каждого в свою семью, где их ждали, любили, где они были нужны. Оба ехали  молча, забравшись каждый в своем поезде  на верхнюю полку, что было очень кстати при данном состоянии души. Отвернувшись к стене, оба смотрели на пробегающие станции и полустанки, глупо надеясь увидеть там знакомое лицо, ставшее непреодолимо близким за этот месяц учебы, таким желанным за  одну единственную ночь, проведенную вместе.

  Отвлечься дома от грустных мыслей не удалось. Вспоминался каждый вечер с Иваном, тело трепетало, просилось к нему, сердце рвалось на части. Муж стал неприятен,  она постоянно их сравнивала, где муж явно во всем проигрывал Ване. Все чаще  Ева, ссылаясь на недомогание, спать стала ложиться отдельно от мужа, так она могла думать о своем Ванечке. 

  Спустя несколько дней после приезда в самый разгар утренней оперативки раздался звонок.

  Обычно директор никогда не брал сам трубку, это делала Ларочка, а тут он буквально ее схватил  и через несколько секунд, протягивая трубку Еве, сказал:

- Ева Юрьевна, это Вас, говорят, что  очень срочно.

- Слушаю Вас, - сухо сказала Ева, понимая, что сейчас  не самое подходящее время для переговоров.

- Привет, прародительница моя милая!

- Вы можете перезвонить через час, у нас идет оперативное совещание? Мы все вопросы с Вами обсудим, - не моргнув глазом ответила Ева и положила трубку.  Сердце готово было выпрыгнуть, душа тянула свои руки навстречу желанному голосу. Ева, вся побледнев, вернулась на свое место.

  Босс, зная ее характер, понял, что это был не простой звонок, судя по бледности, мгновенно покрывшей ее лицо.

- Вот характер, - думал он, с  тревогой и восхищением глядя на нее, - кремень, а не баба.

  Через час Иван снова позвонил, Ева, закрывшись в своем кабинете, слушала знакомый и родной голос, боясь прервать, боясь поверить.

- Ева, я не могу без тебя! Я тебя люблю!

- Я схожу с ума, Ваня!

- Я приеду к тебе, девочка моя!

  С этого дня  звонки полились каждый день. Они звонили друг другу, прижимая трубку, говорили глупые, ласковые слова, страдали от разлуки, и понимая, что ничего изменить в своей судьбе пока не могут. Потом подолгу вспоминали голоса друг друга, сказанные слова и фразы, улыбаясь своим мыслям и, надеясь на чудо, которое свело бы  их снова.

  Через полгода чудо свершилось, Иван  приехал, свалился, как гром среди ясного неба, войдя в ее рабочий кабинет. Она даже не сразу поняла, что это явь,  тряхнула головой, потом прикрыла глаза рукой, но отняв руку от лица, увидела, что ничего не изменилось, Ваня стоял собственной персоной перед самым ее носом.  Он прижал ее к себе и вдыхал, вдыхал ее запах, по которому сходил с ума все эти бесконечные  шесть месяцев разлуки.

- Девочка моя, как же я по тебе скучал, - шептал он, целуя свою девочку.

  Они пробыли вместе целых три дня и три ночи, не расставаясь ни на секунду. Каждое прикосновение друг к другу хотелось запомнить на всю жизнь, столько было всего сказано, даже когда они замолкали, внутренний диалог продолжался.

- Сумасшедшие три дня, которые потрясли всю жизнь, - скажет он на перроне, уезжая в свой Саратов.

  Жизнь остановилась.  Теперь уже было ясно, что жить врозь  - немыслимая пытка. Ежедневные звонки, как глоток воздуха, поддерживали дыхание. Иван становился все более  изобретательным, изыскивая любую возможность видеться со своей любимой прародительницей.  В один из своих приездов Иван был хмур и  расстроен.

- Ева, так больше продолжаться не может, девочка моя, - говорил он, глядя  прямо в глаза своей любимой женщины.

- Ты прав, Ванечка, так жить дальше невозможно. Так можно сойти с ума. Не приезжай больше.

- Ты о чем подумала, глупенькая моя? - он крепко обнял Еву,- мы не можем больше жить врозь, мы должны жить вместе.

- Но как, Ванечка, как?  У нас семьи, дети, обязательства. Но и жить без тебя не могу, любимый.

  Прошло два года. Чувства не только не прошли и не притупились, а уверенность в том, что это судьба, что они созданы только друг для друга, крепла  с каждым звонком, с каждой встречей.

-  Ваня, Ванечка, - думала Ева, сидя в своем кабинете, когда раздался звонок из Саратова.

- Ева, девочка моя, я еду. Мы продали здесь квартиру, купили в  твоем городе и переезжаем,  до встречи, поговорим позже, сейчас я очень тороплюсь, родная, - на одном дыхании выпалил Иван.

- Сумасшедший, - вспыхнули щеки, заблестели глаза, но сердце  трубило тревогу, -  будет ли этот переезд правильным решением? Время, только время ответит на этот вопрос, а пока сердце сладко замирало при мысли о скорой встрече.

  Ваня  переехал всей своей семьей в полном составе,  его дочери Амалии  было уже 10 лет, как и сыну Евы, Богдану.  Встречи стали чаще, но короче, желание быть вместе не покидало  их ни на одну минуту. Но жизнь так ловко плела свои сети из долга, обязательств, совести и прочих регалий, которые  не давали им возможности поставить  в  своих семьях точки и окончательно сойтись.

  Жизнь стала похожа на марафон. Обман, увертки, недосыпания, нервные срывы  не остались незамеченными   женой Ивана и мужем Евы.

  Наконец, Ева не выдержала и после очередного свидания с Ваней, пришла домой и, попросив мужа выслушать ее до конца, рассказала всю свою историю любви без утайки.

- Как  жить теперь, Ева? - тихо спросил он, - ты же не зря мне сейчас это все рассказала? Какой еще камень держишь за пазухой?

- Мы никак не будем с тобой жить, я ухожу.

- Куда? К нему?

- Нет, не к нему, он еще не знает, что я ухожу от тебя.  Я просто ухожу, потому что не могу больше так жить.

- Мне нужно подышать свежим воздухом, чтобы не появилось желания задушить тебя, Ева, - сказал Юра и вышел из квартиры. Бесцельно бродя по улицам ночного города, он все же решился поговорить со своим отцом. Выслушав сына, отец спросил:

- Сынок, ты любишь её?

- Люблю и ненавижу одновременно.

- Тогда борись, сынок. Послушай старого отца, перебесится она, все утрясется, переживи  это страшное время.  Всё проходит, пройдет и это.  Сегодня ты останешься ночевать у нас, домой пойдешь, когда будешь в состоянии  принимать разумные решения.

  Ваня, узнав о ее решении,  долго молчал, потом  заявил:

- Ты права, моя девочка, так больше не может продолжаться. Я прихожу домой только ради дочери. Мне нужна ты, одна ты, жизнь теряет смысл, когда тебя нет рядом. Я сегодня  же поговорю с женой.

  В том, что Ваня поговорил с женой, Еве пришлось  удостовериться  уже на следующий день. Придя домой, она увидела в прихожей чужие  женские туфли. Муж оживленно  беседовал с  нежданной гостьей. Когда Ева вошла в комнату, она сразу узнала ее, Иван показывал ей семейные фотографии.

- Добрый вечер, - поздоровалась она, натянуто улыбаясь.

- Здравствуйте Ева Юрьевна, извините, что без приглашения, мне нужно с Вами поговорить.

- Понимаю, говорите.

Соня вопросительно  посмотрела на Юру и, ехидно улыбаясь, сообщила:

- Ну, от Юрия у меня секретов нет.

- У меня тоже нет, говорите и уходите! 

Она подумала, что у жены Вани еще был шанс до этой фразы, теперь она не даст ей ни одного шанса.

- Оставьте нас в покое. Пожалуйста. У нас семья, ребенок, я жду второго ребенка.

  Ева только сейчас внимательно стала оглядывать ее фигуру и увидела, что под многочисленными складками и клиньями плаща скрывался уже  довольно большой живот. Кровь отхлынула от ее лица, ей стало дурно, Ваня ни словом не обмолвился об этом интересном положении, скрыл от нее  этот факт. Она бессильно опустилась на диван, но, выжимая из себя улыбку, сказала:

- Я внимательно Вас слушаю, продолжайте, пожалуйста.

  Соня не была  дурой, она знала, как играть и на что давить. Глядя на  свою соперницу, она понимала, что проигрывала по сравнению с ней. Ева была в отличной форме, ухоженная, с прямой спинкой, стильно одета, приятный голос,  хорошие манеры.  Некоторое время они молча смотрели друг на друга, не отводя глаз. Соня встала  с кресла, подошла к Еве и  опустилась перед ней на колени:

- Умоляю, не забирайте у меня Ваню. Это все, что у меня есть в жизни. Я люблю его больше жизни.

-  Я тоже люблю его, Соня.

  Соня  и не пыталась больше держать себя в руках,  она зарыдала в голос, потом  вдруг  резко встала, пошла к выходу, снова вернулась и сказала:

- Я знаю, что нужно делать, чтобы он никогда от меня не ушел.

  Ева не могла уснуть. Горечь обиды на Ваню  сжигала ее, как на костре:

- Зачем он скрыл? Зачем обманывал меня?

  Уснула она под самое утро, в слезах и в тревоге.

- Ева, тебя спрашивают, - теребил ее за плечо муж.

- Что, опять? - вскрикнула Ева и, на ходу завязывая пояс халата, пошла в прихожую. На пороге стоял Иван и держал за руку Амалию.

- Ева, привет,  присмотри, пожалуйста, за дочерью. У меня никого нет здесь, кроме тебя. Я поехал к Соне, она в больнице.

- Уже родила? Как быстро это  всё у вас делается, - начала было она, но Ваня, не обращая внимания на Юру, обнял Еву и сказал, что Соня вчера разбилась на машине, сейчас  она в тяжелейшем состоянии  и находится в реанимации.

- А ребенок?

- Ребенка спасли. Недоношенный, восьмимесячный, но врачи говорят, что выживет. Мальчик, сын у меня, Ева.

- Как это произошло?

- Это я виноват, я все рассказал ей про нас, сказал, что ухожу от нее.

- Соня вчера была у меня, уходя, сказала, что знает, что нужно делать, чтобы ты не ушел. Боже! Неужели она сделала это специально? Мне очень жаль…

  Соня  тоже выжила,  но травма позвоночника  сделала ее инвалидом, навсегда приковала к постели.  Если она имела в виду именно этот исход,  то добилась своего. Теперь об уходе и речи быть не могло. Ваня бросить ее уже не мог никогда. Амалия временно жила у Евы, ее перевели в одну с Богданом школу,  в один класс, дети были дружны и особых хлопот не доставляли. Новорожденному ребенку подыскали кормилицу. Забыв о своей обиде на Ваню, Ева помогала ему по хозяйству. Соня долго ни с кем не разговаривала, но постепенно ее лютая ненависть к Еве  переросла в дружбу, как это ни странно звучало в той ситуации. Прошел год, Амалия  вернулась домой, помогала ухаживать за матерью, приглядывала за годовалым братиком Денисом. Ева постепенно превращалась в полноправного члена семьи.  Иногда вечерами она читала Соне книги, беседовала с ней. Иногда Ева в отчаянии говорила себе, что  больше не может всего этого видеть, что она устала. Когда она день или два не приходила, Соня просила Ваню, чтобы он привез Еву.  Никакие передряги судьбы не сумели потушить костер, который разожгли в своей душе Ваня и Ева. Они любили друг друга так же неистово, как в первые годы. Однажды  поздним вечером, Ева, сидя на пушистом ковре рядом  с кроватью Сони, читала ей стихи Пастернака. Незаметно вошел Ваня, сел рядом. Вдруг погас свет, Ваня проверил, оказалось, что света нет во всем доме.  Ева начала  читать стихи по памяти, а Ваня обнял ее сзади и руки  ласково блуждали по ее телу. Не владея больше собой, он целовал ее шею, нежно покусывал соски, усадил ее  к себе на колени и медленно вошел в нее. Ева, задыхаясь от желания, и, поддаваясь страсти, начала помогать Ване. В этот момент включился свет.  Остановиться было уже невозможно, но рядом лежала Соня и смотрела на них во все глаза.  Они замерли в той позе, в которой застал их свет.

- Пожалуйста, продолжайте, - вдруг прошептала Соня, - я хочу видеть это.

- Необычность ситуации разогрела их страсть, уже не сдерживая себя более, они  одновременно испытали оргазм, потом долго лежали с закрытыми глазами, распластавшись на ковре, словно никого в этом мире, кроме них двоих, больше не было.

  Соня пролежала в постели около десяти лет.  Дети подрастали, младший Денис называл Еву мамой, а Амалия все время его поправляла, что его мама – это Соня. Ева не обижалась.  Она любила их. Вскоре Амалия вышла замуж, а через месяц после ее свадьбы умерла Соня.

  Казалось, что  теперь начнется новая жизнь, оба свободны, дети  подросли, да и не были они никогда помехой. Чувства проверены,  с годами не ослабли и не прошли. Ева окончательно переехала к Ване.  Богдан  остался с отцом, он уже был взрослый и мог сам решать, с кем ему жить.  С ними остался жить  только Денис, мальчик был на редкость умным, послушным, к Еве относился тепло.  Но с уходом Сони  ушла какая-то частица и из их жизни. Соня была общей  заботой, которая объединяла их  усилия, желания.  Ваня стал молчаливее, иногда пропускал рюмку, другую. В такие моменты в нем вспыхивала жуткая ревность, он начинал дотошно контролировать Еву, встречал с работы. Еве приходилось оставлять свою машину на работе и пересаживаться в его машину. С каждым разом претензий становилось все больше.  Он и любил ее теперь иначе,  грубо, словно насиловал. Если Ева сопротивлялась  такой близости, он приходил  в бешенство, спрашивал, кого это она себе завела, что от него нос воротит.  Уходил на кухню, молча пил, потом, прижимая ее к себе, просил прощения и засыпал, дыша перегаром ей в лицо.

- Ваня, я уезжаю в командировку, - сообщила Ева  ему, на объект, там проводится местное совещание о перспективах дальнейшего сотрудничества с нашим предприятием. Вернусь поздно.

  Председатель агрофирмы Ваняллло, зная увлечение Евы ботаникой, подарил ей ведро редчайшего сорта картофеля,  с интригующим названием «негритянка».  Он объяснил преимущества этого сорта и способы посадки. В этот самый момент, когда они вдвоем аккуратно пересыпали содержимое ведра в багажник машины Евы, словно из-под земли, появился Ваня. У него был редкий дар появляться таким образом. От неожиданности Ева замешкалась, потом представила их друг другу. Но этого было достаточно, чтобы Ваняллло  завелся.

- Как ты здесь оказался? Где твоя машина? - спросила она.

- Добрался на попутке, чтобы ехать домой вместе.

- Ну, так поехали, я закончила работу. Всего доброго! - попрощалась Ева с председателем.

  Всю дорогу Иван провоцировал ее на скандал, но Ева отшучивалась, тревожно поглядывая на дорогу. Вдруг Ваня резко затормозил и остановил машину. Вышел, открыл багажник и стал швырять картофель на трассу.

- Это называется командировка, да? Продалась за ведро картошки! Дрянь! - орал он на всю трассу.

  Ева оцепенела, это было уже слишком. Она вышла из машины и наотмашь ударила его по лицу, затем села за руль и рванула с места. Немного проехав, остановилась,  оглянулась назад. Иван сидел на обочине дороги, обхватив голову руками.  Ненавидя себя за жалость, Ева развернулась и поехала обратно, остановилась около сидящего Вани. Сердце сжимали жалость и боль, ей было невыносимо его жаль, она вышла из машины, обняла его и горько расплакалась.

- Ванечка, да что же это творится с нами?  Зачем ты так себя ведешь, это несправедливо  по отношению ко мне.

- Прости меня, моя девочка, я не знаю, что на меня нашло, пожалуйста, прости, милая.

  После этой сцены страсти немного поутихли, но спустя некоторое время повторились снова. Наконец, Ева не выдержала и заявила, что уходит от него.

  Потянулись дни, бессонные ночи,  жизнь без Вани оказалась невыносимой, тоскливой, пустой и не нужной. Десятки раз Ева хотела позвонить, поехать, чтобы увидеть, услышать, но гордость не позволяла сделать ей первый шаг.

  Однажды они случайно встретились в супермаркете.

- Как ты поживаешь, прародительница? - тихо спросил Ваня.

- Отлично! А ты?

- Мне очень плохо без тебя, моя девочка, вернись домой.

  Сердце Евы дрогнуло. Она не могла устоять, когда он вот так смотрел на нее. 

- Лицо осунувшееся, не брит, - Ева не заметила, как рука потянулась погладить его по щеке.

  Он схватил ее в охапку, прижал к себе с такой силой, что Ева не могла  даже пальцем пошевелить, он вдыхал, вдыхал ее любимый запах, он любил эту женщину, единственную женщину его жизни, любил неистово, безумно. Придя домой, они залезли в ванну, дурачились, как когда-то в пору своей молодости, говорили, говорили, а потом любили друг друга звонко и нежно до самого утра.

  Кажется, жизнь действительно стала налаживаться. Прошло пять лет.  Пять лет безоблачного счастья.  Обычное утро раскидало их в разные концы города по рабочим местам. Рабочий день приближался к концу, когда  в кабинет зашла перепуганная  девочка секретарь и сообщила, что  Иван в реанимации.  Ева долго не могла попасть ключом  в замок зажигания, рука дрожала, страх парализовал все тело.

- Так дело не пойдет,  я сейчас, как никогда, нужна ему, возьми себя в руки, чертова кукла, - ругала она себя. Немного успокоившись,  наглотавшись таблеток, поехала в больницу. 

- Обширный инфаркт, состояние  крайне тяжелое, исход может быть любой, - пояснил доктор, выйдя  к ней в коридор.  Ева без сил опустилась на скамью, потянулись долгие часы ожидания.

- Вы Ева? - к ней подошел совсем молоденький доктор, наверное, студент, - пройдемте, он Вас зовет.

    Ева, на ходу накидывая поданный халат, вошла в палату реанимации. Иван лежал у самого окна, бледный, с закрытыми глазами.

- Три минуты, ему нельзя много разговаривать,- предупредил студент, оставив их одних.

- Ванечка, я здесь, любимый. Скоро заберу тебя домой, ты меня слышишь?

Он что-то пытался говорить, но слова были невнятны. Ева наклонилась  к самому лицу, погладила его щеки, провела пальцем по губам, поцеловала его.

- Я здесь, любимый, с тобой и никуда не уйду, пока ты не поправишься.

  Ваня плакал, собрал губы в трубочку, из последних сил выдавил: Люблю!

- Ванечка, я тоже тебя люблю,  никогда никого не любила, кроме тебя. Все у нас будет хорошо. Ты только держись, родной, ради меня, своей девочки.

  Ваня смотрел на нее, не отрывая  взгляда. Подошедший  доктор обнял Еву за плечи и тихонько вывел из палаты.

  Утром Ивана не стало. Ева шла по улице, не помня куда, зачем она идет и как вообще она еще может двигаться? Над головой шелестели тополя: - Нет  больше на свете твоего короля.

  После похорон, родственники посовещались и, не считаясь с мнением Евы, забрали Дениса к себе в Саратов. Единственное, что они не смогли сделать, это забрать тело Ивана. Ева, на правах законной жены Вани, настояла на погребении в ее городе. Ее любимый остался здесь, рядом, она сможет приходить к нему хоть каждый день. На другой день после похорон, Ева проходя мимо антресоли, повернулась и, не поверив, протерла зеркало рукой. Вся голова была седая, за одну ночь страшная невосполнимая утрата превратила ее в старуху.

- Мне все равно, - прошептала она, ведь  нет на свете моего короля.

  Прошел месяц. Ева, вернувшись с работы, завернулась в плед и молча сидела  в кресле, глядя на  небо через окно балкона. Это было ее любимым занятием теперь. В дверь позвонили. Ева нехотя встала, не спрашивая, отворила дверь.

- Мама, я вернулся, я буду жить с тобой, - смеялся Денис, обнимая  Еву.

- А мы будем тебя часто навещать, - добавили Богдан и Амалия, входя следом за Денисом в квартиру.

- Вы самые лучшие дети на земле,-  плакала счастливая  Ева, - как же мне вас всех не хватало.

  Жизнь  продолжала свой круг,  Ева  дожила до глубокой старости, окруженная  заботой и любовью своего сына и детьми Ивана, которые стали и ее детьми тоже. Иногда они просили ее рассказать об этой удивительной истории - истории любви Ивана и Евы. Каждый раз, когда она рассказывала свою историю, глаза ее молодели, она замолкала на минуту и начинала повествование:

- Когда мы были молодыми… и лилась красивая история прекрасной любви, которую они пронесли через  годы и все испытания.

Берег мой, берег ласковый

Расима Хусаинова

 Идея поехать в деревню возникла стихийно и  вызвала такой бурный, радостный отклик среди членов семьи, что об отступлении не могло быть и речи. Сказано, сделано. Дети, внуки  были много наслышаны об этой чудной деревушке с многообещающим названием Куяшкино, что в переводе с татарского означало Широкое солнце, но побывать не пришлось в силу постоянной занятости родителей. Дети часто слушали, затаив дыхание, рассказы своей матери об этих прекрасных местах  ее детства. Алсу менялась в лице, вспоминая счастливую пору своего безмятежного детства,   ее зеленые глаза увлажнялись и сверкали, как два алмаза, на щеках появлялся румянец, голос становился душевным и бархатным. В конце рассказа она вдруг замирала, появлялись слезы, которые, не растекаясь, как хрустальные шарики, скатывались по щекам, ее мысли были уже далеко, далеко в облаках от житейской суеты, уносили ее в ее родную деревушку и не торопились возвращаться на землю.

- Что же это за деревня такая волшебная? - думали детки, глядя на мать.

   Никто не торопился ложиться вечером спать, все   восторженно ждали наступления утра.

- Выступаем утром, - заявил отец,  делая обход  детей перед сном.

   Когда случались трения в семье, он умел, как никто, создавшееся напряжение разрядить  доброй и безобидной шуткой, для всех находил ласковое слово, умел успокоить и принимал самое активное участие в решении всех семейных проблем. Для него никогда не стоял вопрос со временем, если нужно было решить вопросы детей. Он мог отложить что угодно, если назревала такая необходимость.

- Европа подождет! - был его девиз.

   Вот и сейчас Европа смиренно ждала, когда вся семья, наконец,  посетит священные, детские заоблачные места матери под  теплым названием Широкое солнце.

   В пути все весело щебетали, были возбуждены до предела, задавали массу  нескончаемых вопросов родителям, на что отец со свойственной ему дипломатичностью говорил:

- Наша мама – профессор здешних мест, все вопросы к ней, непоседушки.

   Трасса  с ровным асфальтом  закончилась, машина съехала на проселочную дорогу, хотя, дорогой ее можно было назвать с большой натяжкой. Уже подъезжая к деревне, почти километр ехали прямо по лесу, то и дело, останавливаясь и любуясь неожиданно красивыми растениями и цветами. Они на самом деле были необычными, как и рассказывала им мать. Колокольчики на тугих ножках стояли величаво среди других разнообразных цветов, цвета которых были настолько насыщенными и сочными, что создавалось впечатление, будто попали в рай.  Все это разнотравье и разноцветье  пленяло своей красотой и не хотело отпускать,  непрошенных  гостей, вторгшихся в  священную тишину, заманивая все более интересными  видами и сортами. Пение птиц добавляло очарования этим местам. Мать стояла среди этой  чудом сохранившейся в наш сумбурный  век, красоты и воспоминания захлестывали, события давно минувших лет и дней  настойчиво стучались в сердце.

- А помнишь, помнишь? - настойчиво  просились  погостить в ее памяти воспоминания.

 - Мама, а где мы остановимся? - вернул ее на землю вопрос  дочери.

- Мы остановимся в моем далеком прошлом, на территории моего детства,-  мечтательно улыбаясь, проговорила она.

   Алсу попросила мужа сначала подъехать к самой реке.  Именно отсюда она мечтала начать экскурсию по волнам своей памяти. Деревушка была небольшая, практически четыре или пять небольших улочек. Улица, на которой некогда  стоял дом деда и бабушки Алсу, а сейчас там пустошь, была центральной, широкой, дома стояли в одну линию на горе, под горой была широкая укатанная дорога, которая упиралась прямо в реку. Эта река официально была отмечена на географической карте, как судоходная река Агидель, но жители этого региона ласково называли ее Белая.

   Ей очень подходило это название, ибо несла она свои воды медленно и величаво цвета парного молока. Как в сказке, не хватало только кисельных берегов, вместо них берег был украшен серовато белой глиной и такого же цвета галькой. Напротив домов красовался лес. Чтобы добраться  до этого леса, нужно было пройти поляну, на которой кучками то там, то тут росли папоротники. Это было неповторимое зрелище,  папоротники украшали собой поляну все лето, потому что на корм животным они были не пригодны, рвать и приносить домой считалось плохой приметой, к покойнику. Вот и росли они в свое удовольствие и вширь, и в высоту. В зарослях этих папоротников проходили все военные игры местных ребятишек.

   Когда-то  Белая была судоходной рекой, пока не обмелела. Именно на этой улице стоял пирс, куда два раза в неделю причаливали пароходы. Все жители высыпали на пирс, чтобы  встретить приезжающих. Это всегда было радостное событие для деревни, именно здесь происходил обмен товарами,  новостями, встреча и проводы  гостей, получение посылок, подарков.

   Алсу смотрела на воду и рассказ лился нескончаемым потоком, дети слушали, затаив дыхание, мама была интересным  рассказчиком.

   - Алсу! Ты ли это? -  вдруг как из-под земли вырос перед семейством Алсу коренастый мужчина.

- Салам! Я тебя сразу узнал,- заулыбался он, подошел к Марселю, мужу Алсу и протянул руку.

- Кадыр, - представился он.

- А я бы тебя ни за что не узнала,- радостно протянула к нему обе руки Алсу.

- Проездом или как? - немного  настороженно спросил Кадыр.

- Вот решили детям показать места своих предков.

- Ну что мы стоим, пойдемте ко мне в гости, жена блины печет, самовар уже закипел, там и поговорим ладком.

   Кадыр был соседом справа. Дома предков, как и дома соседей слева уже не было.

   Не было даже участка соседей слева, берег размывало годами и, в конце концов, они были вынуждены сняться с места и построиться подальше от реки. На участке, вернее частице участка, не осталось никаких строений, зияла небольшая яма прямо у забора Кадыра. Алсу остановилась у ямы и посмотрела на Кадыра.

- Это все, что осталось от дома твоих предков. Немного земли я прибрал себе, все равно пропадает, но если тебе нужен этот участок, я освобожу, ты не беспокойся, - занервничал Кадыр.

   Алсу стояла у ямки, когда-то служившей подполом в доме, как наяву,  увидела сени, крохотную ткацкую комнату, где стоял самодельный ткацкий станок. На этом станке бабушка ловко ткала из коры липы циновки. Она научила этому и Алсу, помнится, нелегок был этот труд, но заработанные деньги были так желанны и дороги, на них можно было купить массу вожделенных предметов и сласти. Труд приветствовался и поощрялся в семье деда. Трудились все без исключения, несмотря на то, что дед был председателем сельсовета. Он часто, бывало, говаривал: - чтобы тебя уважали, ты должен быть лучше других, пусть  не во всем, но во многом однозначно.

- Мудрый, любимый дед, ты точно думал раньше о Родине, а потом о себе. И нас подтягивал до своего уровня.  Сейчас молодежь не согласна с этой аксиомой, - думала Алсу, стоя у ямы, единственного напоминания о  доме.

- Успокойся, Кадыр, я не за тем сюда привезла свою семью, я очень тосковала по этим местам, хотелось здесь воздухом  подышать, испить водицы, постоять на родимой земельке, - нехотя оторвалась от воспоминаний Алсу.

   Места здесь были действительно дивные, неповторимые. Сзади границы участка заканчивались горами Акташ, что означало Белый камень. Горы были невысокие, но по детским меркам остались в памяти Алсу Гималаями или Альпами. На самом верху росла дикая вишня. Жители знали тропы, ведущие к  вишневым рощам,  ежегодно поднимались в горы и спускались с собранной вишней вкуса необыкновенного. Начинался вишневый пир всей деревни, наливочка  и медовуха лились рекой, варенье, пироги, джемы и многое другое, только нерадивый не запасался на зиму вишней. В разное время суток горы отливали разными оттенками,  глаз не оторвать, хотелось часами смотреть и любоваться, мечтать, гадать, что же за горами далеко, далеко?

- Где-то далеко идут грибные дожди, Прямо у реки  в маленьком саду созрели вишни,  наклонясь до земли, где-то далеко в памяти моей сейчас, как в детстве, тепло, - вспомнила Алсу слова из песни.

   Жена Кадыра, румяная, как шанежка, очень приятная женщина, встретила радушно, выкладывая на стол  сметанку, творожок,  блинчики, варенье разных сортов,  весело расспрашивая про житье, бытье, усаживая гостей за стол. Алсу тоже  с удовольствием вытряхнула весь городской провиант из сумок на стол. Чай был  просто супер, знатоки бы даже сказали, что  с претензией на изыск, настолько он был ароматен. Дети уминали блинчики, обмакивая в деревенскую сметанку, запивая  божественным травяным чаем.

- Кто остался здесь жить из наших общих знакомых?  Как поживает в доме инвалидов Арслан?- спросила Алсу.

- Ты, наверное, не знаешь, Алсу, Арслана больше нет, - тихо ответил Кадыр и начал рассказывать.

   Арслан – это был безногий мальчишка с этой же улицы, удивительно способный, начитанный, не по-деревенски деликатный и интеллигентный. Его родители прожили совместно много лет, но детей не было, и вдруг случилось чудо, Аллах  подарил им ребенка. Но радость была преждевременной, Арслан, что значит Лев, родился без обеих ног. В те советские времена не принято было отказываться от своих детей, да и родился он дома, больница была далеко, а бабка повитуха жила рядом.  Появился на свет  божий человечек, наказанный за страшный грех своих предков, физическим уродством. Отец его после рождения ребенка спился, бил мать, обижал безногого ребенка, рос Арслан, всеми отвергнутый, никому не нужный, для всех обуза.

   Впервые Алсу его увидела, когда им с Арсланом было лет по пять или шесть. Алсу была настолько поражена  увиденным, как Арслан ползком передвигался на руках по пыльным дорогам, какими грустными до отчаяния были его глаза. Алсу прибежала домой, бросилась к бабушке и разрыдалась  от жалости и сочувствия. Долго еще бабушка гладила ее по волосам, укачивая на коленях, пока не затихли всхлипывания, и сон не сморил маленькую девочку, впервые в своей крохотной жизни встретившуюся лицом к лицу с  огромным человеческим горем. Она хорошо читала, писала, стала привозить Арслану книги, научила его писать, читать. С тех пор Арслан находил приют в мире книг, в мире грез.  Их дружба крепла с годами, Арслан был не по годам рассудителен, умен, мог выслушать, успокоить, дать хороший совет. Алсу была очень подвижной, жизнерадостной, веселой, была всем тем, чего не хватало в жизни самого Арслана. Алсу в один из приездов своего отца  настояла на том, чтобы он сделал для Арслана  средство передвижения на колесиках и добился обучения Арслана на дому, как инвалида.

   Началась новая жизнь для убогого мальчишки, полная новых приключений, разочарований, борьбы за выживание. Однажды Арслан подъехал  к реке на своей трясогузке, как шутливо он называл свое чудо техники передвижения, решил искупаться, он не умел плавать, боялся воды, но отчаянно лелеял мысль, что однажды поплывет. Он  пополз к воде, не рассчитав свои силы, стал продвигаться глубже и, не совладав со своим телом, начал тонуть. Благо, рядом оказались люди, они вытащили,  почти захлебнувшегося,  безногого  мальчишку  и буквально бросили на  берег.

- Оклемается, - хмыкнули мужики и ушли своей дорогой. Деревенская ребятня, которая  ходить и плавать училась одновременно, собралась вокруг тщедушного тельца Арслана полукругом и  смеялась над ним. Один из них схватил его трясогузку и швырнул в реку. Это был самый задиристый мальчишка Кадыр – сорви голова, да и только. Он был крепеньким,  мог дать отпор любому, с ним все считались, но  дефекты в воспитании были явные.  В это время к реке спускалась Алсу, которая  уже с горы все видела и, оценив ситуацию, бегом примчалась к месту экзекуции Арслана.  Сначала она прыгнула прямо в одежде в воду, выловила трясогузку, подошла к Кадыру и со всего размаха ударила его трясогузкой  по спине. Лицо ее потемнело от ярости, еще немного, она, наверное, бросилась бы всех кромсать, но дети, не раз убеждаясь в сумасшедшей смелости внучки  председателя, разбежались врассыпную, оставив  Кадыра на ее растерзание. Кадыр встал, замахнулся на Алсу, но она пнув его между ног, свалила Кадыра  на песок, где он скорчился, истошно крича. Алсу занесла над головой трясогузку и почти опустила ее  на лежащего Кадыра, когда   услышала голос Арслана:

- Пожалуйста, не трогай его, он не хотел, так получилось, - при этом схватил ее за ногу и не отпускал.

- Еще раз тронешь Арслана, убью, -  медленно проговорила Алсу, с ненавистью глядя на Кадыра.

   Что именно  изменилось с тех пор, но никто больше не обижал Арслана. Ученики приходили к нему с просьбой написать сочинение, решить задачку, он никому не отказывал,  так  пробегало время от каникул до каникул Алсу, приезд которой  он ждал, как глоток свежего воздуха, как  рассвет, как появление солнца или луны на небе. Алсу приезжала все реже и реже, время  не щадило  их дружбу, они выросли, каждый шел своей дорогой, у каждого была своя судьба.

   Когда Арслан узнал о предстоящей свадьбе Алсу, он понял, что жизнь замкнула свой круг, теперь он никогда не увидит свою  чудесную девочку, так щедро дарившую ему  свой смех, доброту, дружбу. Арслан  не мог дышать, жизнь стала ему не нужна вовсе.

- Дурак, калека несчастный, что ты хотел, о чем ты размечтался, идиот? - орал он сам на себя, разбивая вдребезги все, что попадало под руки.  Впервые в своей жизни, найдя спрятанную бутылку самогона у отца, напился до чертиков. Вся больная, рано состарившаяся мать Арслана, как курица  над цыплятами, суетилась над бездыханным телом несчастного сына и, глотая слезы, приговаривала:

- И ты туда же, как отец, что же мне делать то, сыночек?

   С тех пор Арслан запил, ездил на  своей, уже собственноручно сделанной им самим, трясогузке по  деревне, выкрикивая несуразные, некрасивые фразы и слова.

   Однажды в погожий сентябрьский денек накануне своего дня рождения, прибежала соседка и, запыхавшись, прямо с порога закричала:

- Арслан, тебя какие то люди спрашивают. Сердце заходило ходуном, он вмиг понял, что эти люди как-то связаны с Алсу, сердце чуть не разорвалось на сотни мелких кусочков и только огромным усилием воли, он заставил себя взять в руки и выехать на встречу приехавшим незнакомцам.

- Привет, дружище! Ты и есть Арслан?

- Ну да, а что?

- Принимай подарок, сам соберешь или помочь? - спрашивал один из них, вытаскивая из машины какие то коробки.

- А что это в коробках и откуда все это?

- Не откуда, а от  кого, дружище! Алсу тебе подарок прислала ко дню рождения. Так что, с днем рождения тебя! Это новое средство передвижения – коляска на колесиках с ручным управлением, давай, нарезай круги, дружище!

- Спасибо! Сам соберу,- заулыбался Арслан, не желая делиться радостью обладания подарком  принцессы с кем бы то ни было.

   Пролетали дни, месяцы, годы, ничего не менялось в жизни Арслана, разве что отец приказал долго жить, так и не придя в себя в очередной из своих запоев. Мать почти слепая и глухая старушка уже не могла за ним ухаживать и в один погожий денек тихо ушла в мир иной. Остался Арслан  в  пустом доме  один одинешенек, без средств к существованию, в целом мире никому не нужный.

   Река давно обмелела, пароходы уже не причаливали к берегу тихой деревушки,  молодежь вся разъехалась, старики доживали свой век однообразно, без суеты, никому не мешая и не требуя к себе внимания.  Арслан тихо, безмолвно, как брошенная собака, прожигал свою жизнь.

   Однажды, проснувшись ночью от приступа кашля, который в последнее время буквально скручивал его в бараний рог, он вдруг  в отчаянии решил написать Алсу письмо. Писал всю ночь, рассказывал ей о своей жизни, о своих мечтах, о своей любви к ней, о  том, что нет у него на свете никого дороже принцессы, если бы она нашла время и хотя бы на один час появилась перед его глазами, он, не жалея ни о чем, попрощался бы с этой жизнью. Утром отнес письмо почтальонке и собственно уже забыл о нем, когда Алсу приехала. Приехала с мужем, который затопил баню, помыл его, переодел в чистую одежду, которую привезли с собой, заколотил окна и дверь досками, погрузил инвалидную коляску в машину и забрал его с собой в город. Всю дорогу Арслан ехал с закрытыми глазами и боялся поверить в чудо. Ему казалось, что, если он откроет глаза, видение исчезнет и он опять окажется в полуразвалившейся своей лачуге, одинокий калека.

   На следующий день Алсу с мужем  отвезли Арслана в приют для престарелых и  инвалидов.

   Оказывается, как только она получила письмо от Арслана, рассказала о нем своему мужу, который предложил определить его в приют. На том и постановили, обойдя все инстанции, добились разрешения для Арслана и поехали за ним в деревню.

   В первые дни Алсу часто забегала его навестить, но проходили дни,  ее визиты становились все реже и реже и, наконец, она перестала вообще появляться в приюте. Он понимал, что у нее своя жизнь, свои проблемы, дети, потом появление внуков, жизнь шла по нормальному кругу, как и положено, и перестал ждать ее, проводя все больше времени  в аккуратной чистенькой комнатке с книжкой в руках. Только все чаще не засыпалось вечерами,  бессонница вытаскивала из постели  и  мучила его воспоминаниями. Арслан никогда не думал, что будет тосковать по своей родной деревушке.

   Облокотившись на подоконнике, он тихо напевал:

- Я прошу, хоть ненадолго

Грусть моя, ты покинь меня.

Облаком, сизым облаком,

Ты полети к родному дому,

Отсюда к родному дому.

   Гуляя по тихим аллеям  приюта, он мечтал о том, чтобы его родной берег, берег ласковый, показался краешком, тонкой линией… В голове настойчиво  билась мысль: - Домой!

   Эта мысль настолько прочно вошла в его сознание, что именно эта мысль давала ему силы жить.

- Домой! Туда, где идут грибные дожди, где прямо у реки, в мальком саду, созрели вишни, наклонясь до земли…

   Арслан  приступил к осуществлению своего замысла. Сушил хлеб, аккуратно складывал самые необходимые предметы, одежду, тайком от  обслуживающего персонала перетаскал свои вещи в укромное место. Он был собран, решительно настроен, у него появилась цель в жизни: - Домой! 

   Настал день, с утра разразилась гроза, дождь лил, как из ведра, словно природа хотела помешать  божьему человечку осуществить свой план. Арслан открыл окно, подставив  лицо  струям дождя  и тихо запел:

- Ты, гроза, напои меня

Допьяна, да не до смерти.

Вот опять, как в последний раз,

Я все гляжу куда то в небо,

Как будто ищу ответа.

   Вздохнул, обвел глазами комнату, где  прожил тихую, спокойную, сытую жизнь много лет, поклонился во все четы стороны, помолился и выехал  в коридор. Было раннее утро, еще не было и шести часов утра, он беспрепятственно съехал с крыльца здания на дорожку, еще раз оглянувшись, покатил  колесики своего кресла к укромному месту. Ровно два дня добирался Арслан до соседней деревни, которая находилась по другую сторону реки Белая. Стояли теплые июльские деньки. Дожди, умыв листву деревьев, освежили природу. Воздух был упоителен и сладок. Арслан подкатил кресло к самой воде, наступала ночь.

- Спишь, моя крохотулька - деревушка, -ласково ворковал он , черпая воду из реки, умываясь ею, и дышал, не мог надышаться чудесным воздухом своей родины.  Никого не было видно на противоположном берегу, значит, придется здесь заночевать, а утром кто-нибудь увидит и на лодке его заберет, размышляя так, устраивался Арслан на ночлег прямо у самой кромки воды.

   Открыв бутылку водки, припасенной для встречи с односельчанами, он не удержался и отхлебнул немного. Разные мысли закружились в хмельной голове, наступил такой момент, когда утра ждать стало невмоготу. Арслан попытался кричать, но эхо, хоть и разносило крик по всем дворам и домам, никого не вытащило из теплой постели. Берег был пуст.

- Да что же вы спите? Ай не рады мне, други мои? Не нужен я вам вовсе? А ведь я тосковал по вас!- кричал пьяный Арслан, раскачиваясь в своем кресле. От резких движений кресло перевернулось и опрокинуло Арслана в воду, накрыв его собой.  Он попытался  выбраться из-под кресла, но запутался еще больше.  Отчаянно работая руками, не заметил, что тащит свое тело вместе с креслом прочь от берега. Нахлебавшись воды, устав, Арслан  заплакал и прошептал:

- Берег мой, берег ласковый!

Ах до тебя, родной, доплыть бы,

Доплыть  бы хотя б когда-нибудь..

- Первым  его утром увидел  пастух, что гнал стадо на выпас. Он начал махать руками и кричать с того берега, звать на помощь. Когда появились люди, переплыли на другой берег, Арлан ни в чьей помощи уже не нуждался.  Он увидел свой берег ласковый, нашел свой вечный приют  и остался здесь навсегда, - закончил свой рассказ Кадыр.

   Алсу плакала, дети притихли и понимали,  как тяжело сейчас маме пережить все это заново.

   Вечерело, за разговорами и не заметили, как солнце опустилось и спряталось в волнах реки, уступая царство нарастающему  красавцу месяцу. Поблагодарив за гостеприимство, гости засобирались домой.

   Алсу подошла к Кадыру и сказала:

- Живи спокойно, Кадыр, никто у тебя эту землю не отнимет. Я тебе ее дарю. И спасибо тебе за все! - помахав всем рукой, она села в машину.

- Домой! У каждого есть  свой берег, берег ласковый и он нас уже заждался!

Однажды в студеную зимнюю пору…

Расима Хусаинова

   Все дышало предвестием Нового года. Город украсился цветными гирляндами, вывесками, плакатами, на которых  расчудесный улыбающийся дедушка Мороз со своей бессменной дочуркой Снегурочкой заманивали прохожих в магазины, прилавки которых ломились от елочной мишуры.

Группа 2 курса истфака универа, которую преподы иначе, как вольнодумцами, не называли, горячо обсуждала предстоящие празднества. Всем хотелось чего нибудь эдакого, необычного, интересного, запоминающегося. До наступления Нового года оставалось ровно три дня и три ночи, пора было уже определиться и прикинуть затраты. Для студентов эта сторона вопроса была очень серьезной позицией, стипендии не хватало, да и не все ее получали, вновь по причине вольнодумства. Просить у родителей, это значит, что нужно будет выложить на родительское обозрение весь план проведения Нового года. Другими словами, зарезать этот план на корню. А резать, жуть, как не хотелось.

   В очередной раз, оставшись после занятий в  аудитории, однокурсники, перебивая друг друга, предлагали самые неожиданные варианты. В самом углу за последним столом молча сидел Ефимов Вовка, слушал, что-то зарисовывал в свою тетрадь, наконец, встал и в присущей ему манере вполголоса предложил:

- А давайте махнем в мои избушки на Бианку. Там природа – чудо, кедровник,  нарядим елочку в лесу, спляшем вокруг нее, споем хит всех времен и поколений «В лесу родилась елочка», бабахнем из ружья, я возьму с собой, выпьем  шампань с пеночкой.

Ребята замерли. Наконец, староста группы, высокий худощавый  и очень серьезный парень Варис спросил:

- Вован, почему молчал то до сих пор, что у тебя избушки и все такое прочее? Давай, колись, рассказывай.

Вовка   так интересно описал, что он уже давно занимается охотой и лыжным спортом. Ездит на станцию под названием Бианка, где у самого леса совместно со своими друзьями и соратниками по интересам построили две избушки и ежегодно там базируются, устраивают себе лыжные променажи и отдых. Ребята с восторгом встретили  это замечательное предложение, заранее представляя себе романтизм и очарование  лесного пиршества и отдыха. Договорились выступить 31 декабря рано утром, распределили покупки, экипировка должна была непременно включать лыжи. Взбудораженные и радостные  с трудом разошлись по домам.

   Наступил долгожданный день отъезда. Все ребята в полном составе  дружно собрались на ж/д вокзале, погрузили свою нехитрую экипировку в электричку и с песнями доехали до своей станции. Воздух был просто изумительным после городской чахоточной  туманности. Снег был ослепительно белым, чистым, слепил глаза, хотелось лечь и обнять это белое  снежное покрывало, смотреть на небо, где даже облака казались веселым стадом барашков, весело разбредающихся по всему небу и опускающихся на самые макушки величественных кедров вдали. Никто не чувствовал тяжести своих рюкзаков, так было сильно впечатление от увиденной красоты и чистоты.

- Вот и наше логово. Не забудьте поприветствовать домовых и извиниться за вторжение, - весело разглагольствовал Вовка, ведя за собой  ребят. Он открыл замок своим ключом, показал, куда свалить рюкзаки, распределил обязанности и все дружно занялись подготовкой к встрече Нового года. Работа закипела, стахановцы просто умерли бы от зависти, доведись им оказаться поблизости и увидеть рвение ребят.

   Оставалось несколько минут, все оделись и  сгрудились вокруг маленькой елочки, на которую предусмотрительные девочки, прихватившие из дома елочные игрушки и блестки, навесили   все эти новогодние атрибуты. Елочка стояла посреди чаровницы –ночи, как  смущенная  девочка,  будто от знаков внимания неожиданных гостей в их лесном царстве ей было неловко. Она время от времени, под натиском пробегавшего ветерочка, шевелила изящными ручками - веточками, словно хотела сказать: - Спасибо,  что я стала такой красивой и нарядной.

   Лес огласился залпом салюта из охотничьего ружья, хлопком открываемого шампанского, все весело кричали, поздравляли друг друга, пели, танцевали, были просто счастливы, что оторвались от родительской опеки, шума городского, суеты домашних приготовлений. Праздник получался на славу, необычный, несравненный и задорный. Раскрасневшиеся, пританцовывая от холода, ребята ввалились в избушку и продолжали пиршество до самого утра.

   Когда все завалились спать уже под утро, Вовка вдруг предложил:

- Есть  идея, братья и сестры. Здесь имеется пещера, правда  она закрыта для посещений, но я со своими  лыжниками каждый год там бываю, все нормалек, пока надежно. Кто желает?

Все враз завизжали, захлопали в ладоши, одобряя идею Вовки. Решено было встать пораньше, а куда еще пораньше, если уже рассвет забрезжил за окном, пару часов подремали и соскочили, как угорелые, горя желанием покорить неведомые доселе пещеры. Утреннее застолье прошло в самой непринужденной обстановке, то и дело сотрясая уютную  и гостеприимную Ефимовскую избушку смехом и приколами. А вспомнить было что, так резвятся только студенты, экспромтом выдавая игры, конкурсы, песни и пляски. Самый тихий и никем до этого дня не замечаемый Костик   предложил конкурс:  под  музыку станцевать каждому сольный танец, танцевать так, как он себе представляет эту музыку. Победитель диктует свою волю каждому. Животы, казалось, лопнут от смеха, но всех наповал уложил сам Костик, когда под мелодию всем известной песни  Аллы Пугачевой Айсберг, одолжив огромный свитер Пети,  громилы по кличке Шкаф,  надел  его на свое тщедушное тельце и начал вытворять такое, что никто не ожидал от него. Он обнимал себя рукавами свитера, сам же вырывался из этих объятий, изгибался, убегал, догонял, любил и получал пощечины. Все буквально катались по полу. Свитер и рукава свисали  почти до пола, торчали  только ботинки, а сверху голова Костика.

- Браво, - орали ребята, когда Костик  закончил свое шоу со свитером. Вспоминая все это снова, ребята смеялись до слез, особенно над тем, кто и что выполнял по приказу победителя. Нагоготавшись  досыта, вернулись к путешествию в пещеры. Начали готовить самодельные факелы из ветоши, обмазали  их маслом, взяли спички, зажигалки, каждый сунул по паре поленьев в свой рюкзак, запас пищи  для перекуса во время стоянки. Решено было бросить жребий и двоих оставить в избушке, чтобы приготовили еду, а на случай непредвиденных ситуаций приняли меры. Бумажку с крестиком вытянули Поля и Костик.

- Так нечестно, - заканючили было они, но ребята заявили, что все честно, судьба –злодейка, ничего не попишешь. Договорились, что вернутся через пять часов, а Костик отправился вместе с ними отметить место входа в пещеру. Пять часов пролетели незаметно за болтовней, смехом, приготовлением ужина, растопкой снега для питья, заготовкой дров и протапливанием печи.

Удалось даже вздремнуть немного. Поля проснулась от отвратительного предчувствия, сердце сковал холодок, она то и дело прислушивалась к звукам на улице и смотрела на дверь.

- Костик, сколько времени прошло?- спросила она  дремавшего у печи великого артиста.

- Пять точно прошло, пойду, гляну, - с этими словами он накинул на себя куртку и вышел на улицу.

- Поль, не видать ни хрена, что то мне все это не нравится, - заявил он, вернувшись.

   Через полчаса сомнений и раздумий Поля с Костиком оделись потеплее и отправились к месту вторжения ребят в подземное царство. Быстро вечерело, облака на небе уже не казались веселыми барашками, а плыли по небу с причудливыми мордами, то чернея, то рассыпаясь вдребезги под натиском ветра – непоседы. Сумерки буквально вползли и обволокли некогда такие чудесные снежные покрывала мрачным холодным сиянием фиолетового цвета. У самого входа в пещеру Поля и Костик дружно вскрикнули, увидев заваленный вход. Он не просто был завален, а огромный холм, как гора, возвышался над входом, видимо, оторвавшись с вершины, свалился именно здесь.

- Этими ручонками копать придется целый год, - подумала  Поля, глядя на   сиротливую худенькую фигурку Костика и его руки.

- Костик, давай бегом на станцию, надо поднимать народ, мы с тобой одни не справимся, а ребята сами тоже не вылезут, - командовала Поля, лихорадочно рассчитывая запас времени, которым они могут владеть. Она допускала мысль, что и воздуха в пещере может не хватить, да и факелы, наверняка, уже давно у них  сгорели.  До станции было километра три, оставаться одному в лесу было небезопасно, поэтому решили встать на лыжи и отправиться вдвоем за подмогой.

   На станции вкратце объяснив  свою просьбу кассирше, узнали адрес  председателя сельсовета и на перегонки побежали по указанному адресу.  На настойчивый стук по воротам и заливистый лай дворняжки вышел мужичок лет шестидесяти. Лицо было помято и цвет имело вообще неопределенный, видно было, что праздновал хозяин от души, судя по тому, как он только после третьей попытки  Поли, объяснявшей пропажу ребят в пещере, наконец, осознал случившуюся трагедию.

-… твою мать, куда же вас эвон то занесло? Пошто не спросили, може там опасно, понаехали,  разбрелись, понимаешь, как вошь на гребешке. Кудыть  щас кинуться то за  трактором? Афанасий, знамо дело, в себя придет к четвергу, не раньше, - с этими словами он развернулся и ушел в дом. Поля и Костик  ждали. Прошло полчаса, хозяин, как в воду канул, Поля и Костик начали барабанить по воротам снова.

- Уймитесь, черти, все село распужаете,  пущай народ то малость отдохнет,  чать праздник же був,- ворча, председатель вышел к воротам, на ходу нахлобучивая шапку - ушанку, одетый в теплый полушубок, валенки, из карманов полушубка торчали добротные  шубенки на руки.

- Пошлите со мной, подмогнете  чуток, трактор будем заводить, лопатой махать умеете, ребятня?

- Умеем…, простите, как Вас величать?- спросила Поля.

- Карл Маркс,- ответил мужичок,- это меня так народ мой величает, удобно, говорят, звучит. Можно Карл  Маркович.

   Поля нервничала, то и дело поглядывая на неказистого мужичка Карла Маркса.

- Тебе, недотепа, до Маркса расти и расти, - думала она, сердясь на спокойный, размеренный шаг председателя. На подготовку трактора и выгон из гаража ушло минут сорок. Они залезли с Костиком в кабину гусеничного трактора и медленно выехали на дорогу, уже освещенную луной кроваво красного цвета.

- Фу ты, сравнение какое, прочь, прочь плохие мысли, ребята живы, все будет нормально, - чуть не плача, уговаривала себя Поля, пристально разглядывая перед собой дорогу, которую начинала заметать все усиливающаяся пороша. Проезжая мимо домов, Карл Маркс начал сигналить у каждого дома, ворота открывались и, как по волшебству, из домов выходили люди с лопатами и шли за трактором.

- Карл Маркович, а когда вы успели их всех предупредить? - удивилась Поля.

- Бабка – моя правая рука, она, как жена декабриста, моя верная помощница уже 40 лет, она и обежала всю деревню, пока мы трактор заводили, а если бы, не приведи Господь, меня засыпало бы снегом, она, родимая, сама бы села за трактор и снесла эту снежную махину к чертям собачьим. Надежная она у меня, за энто и люблю свою распрекрасную.

   У заваленного входа работа закипела. Трактор отодвигал массы снега в сторону, люди помогали и отбрасывали снег лопатами, работали слаженно, подбадривая  друг друга шутками.

- Что за народ  то ты такой, живущий в Рассее матушке? - думала Поля, невольно подстраиваясь под слог Карла Марковича, - вроде каждый сам по себе, отдыхал, праздновал, а случилась беда, смотри ка, прямо стеной встали. Нет, такой народ  и не понять, и не победить. Щеки Полинки вспыхнули от гордости за свой народ, стало тепло и уютно на душе, вроде как и беда показалась преодолимой. Она с удвоенной силой начала откидывать снег от входа.

Метель  тоже не теряла времени даром, все сильнее и напористее выл ветер, бросая целые пригоршни снега в лица людей.  Шапочка у Полины сползла на бок, но она не замечала этого, не ощущала ни холода, ни усталости. Рядом молча, как робот, разгребал снег Костик, мысли о  ребятах, которых он, возможно, не увидит больше живыми,  подстегивала его работать еще быстрее. Иногда они молча переглядывались с Полиной, прекрасно понимали чувства и опасения друг друга.

- Нет, этого не может быть, мы сейчас до них доберемся, - думала Поля, качая головой, когда ловила отчаянные взгляды Костика.

- Тихо,- вдруг заорал Карл Маркс,- ребята, вы слышите меня? Мы копаем, держитесь, ради Христа, щас мы вас выволоким оттудова, вы токмо держитесь.

Вдруг раздался звук с другой стороны снежной стены, словно там тоже пытались скрести снег.

Народ всполошился и с утроенной силой принялся за работу.

- Копайте теперяча поокуратнее, - командовал Карл Маркс, - дети, чать, в ейную морду ткнете , потом ышо  и к ответу призовут.

   - Один есть, - радостно закричала полная румяная женщина, находившаяся ближе всех к входу в пещеру. Навстречу ей, лежа, греб  снег, уже ничего не чувствующими руками, Варис. Его подхватили на руки и эта же румяная женщина растегнула свою шубу, притянула Вариса к себе, запахнула с боков  свою шубейку и прикрикнула на  мужика, подошедшего к ней:

- Неси самогоночку, олух царя небесного, дай пацаненку, кабы не околел, вишь, рук то совсем не чует, ноги, небось тоже.

Олух царя небесного вмиг достал бутылку, налил Варису и силком заставил его проглотить изрядную порцию самогона, недолго думая, отхлебнул прямо из бутылки и сам.

- А як же, снемогаю я, Мария, - виновато пробормотал он.

Наконец всех  вытащили на свет божий, появление каждого из ребят встречалось бурными радостными возгласами, а Полина подходила к каждому из них, обнимала, плача, не стесняясь и не сдерживая слез радости.

- Живы, живы. Господи, спасибо, как же я вас люблю, ребята, какое счастье, что выдержали, - размазывая по щекам слезы, разбавленные  снежной ошалевшей метелью, говорила Поля, целуя и обнимая своих однокурсников.

   К счастью, все обошлось. Никто ничего не отморозил, хотя замерзли и упали духом изрядно.

Проводив всех ребятишек, по словам Карла Маркса до хаты, Сельчане пожелали счастливо оставаться и под бесконечные слова благодарности ребят, удалились. Скорее всего, они сейчас тоже соберутся в чьей нибудь избе, продолжат праздник и обсудят сегодняшнее событие, сопровождая и охами, и ахами, и прибаутками.

- Карл Маркович, - закричала Полина, - спасибо за все, вы – изумительный человек, Карл Маркс отдыхает!

- Чево, чево? - не понял Карл Маркс.

- Спасибо Вам, у вас в селе чудесный народ, - улыбнулась в ответ Полина.

Вовка сидел в избушке, как мышь, все время извиняясь, пытаясь что то объяснить.

- Да заткнись ты, наконец, - не удержалась Поля, - столько ребят чуть не погибли из за твоей идиотской затеи.

   За окном бушевала метель, а в избушке  весело трещали полешки в печи,  под потолком висела керосиновая лампа, освещая лица собравшихся людей. До самого утра ребята, сначала нехотя, потом взахлеб рассказывали, как обнаружили завал, как пытались отгребать, как потухли факелы, как обуял страх, как жутко хотелось есть, как сильно хотелось жить.  Уже рассветало, когда разговоры затихли. Все вдруг замолчали, Полина обвела взглядом всех своих однокурсников и промолвила:

- Ребята, мне кажется, что сегодня произошло грандиознейшее событие в нашей жизни. Мы стали одной командой, братьями и сестрами. Запомним этот день и когда у кого нибудь будут трудности, что кажется не перемочь, зовите на подмогу. Лично я всегда приду на помощь, клянусь!

- Клянусь! - ребята один за другим подходили и вставали рядом с Полиной.

   Уставшие, но счастливые осознанием  своей победы над  разыгравшейся трагедией, ребята не заметили, как заснули под завыванье седой, разбушевавшейся старушки – метели. Поля обходила каждого из них, с бесконечностью нежностью и любовью разглядывала их спящие и, ставшие такими родными,  лица. Эти лица она запомнит на всю жизнь.

Лесное озеро

Расима Хусаинова

Софья  стояла у окна своего кабинета и задумчиво смотрела на пустынную улицу. Время позднее, пора домой, но предчувствие беды  то и дело холодило и сжимало ее сердце. Из последнего разговора с шефом она поняла, что положение их фирмы безнадежно. Конкуренты  бились насмерть, пытаясь подмять и перехватить инициативу в свои руки. Добром это не могло кончиться. Многие годы из архивов уходила ценная информация, сводя на нет совместные труды. Она была единственным человеком, которому шеф доверял, как себе. Но в коллективе никто не догадывался об этом. Потому что многие годы по обоюдному согласию они с шефом разыгрывали комедию, где Софье отводилась роль обычной рядовой служащей планового отдела. Но именно Софья знала все пароли и коды, наизусть помнила расчетные счета  и порядок перевода денежных средств на случай краха. Главный бухгалтер ни сном, ни духом не ведал об этих счетах и банках. У нее и у шефа были запасные номера телефонов, зарегистрированные на  других лиц, не имеющих к фирме никакого отношения. Когда возникали экстремальные ситуации, пользовались ими, зная, что они не на прослушке. Сегодня она ждала  именно этого звонка, но телефон молчал. Это было очень странно и вызывало неподдельную тревогу.

  Софья набрала номер его жены Василисы, которую они между собой в разговоре называли просто Васей. К трубке долго никто не подходил, наконец, прокуренный Васин голос ответил. На просьбу Софьи пригласить  Стаса Львовича к телефону Вася резко оборвала: - Нет его дома, а что за срочность в столь поздний час?

- Нужно было согласовать корректировки в отчетах, - не моргнув, солгала она. Вася  усмехнулась и почти прошипела: - Нет его дома и не будет, уехал он по семейным обстоятельствам, - и бросила  трубку.

- Все с тобой понятно, шкура продажная, - подумала Софья и горько вздохнула. С шефом явно что-то случилось, значит, нужно  действовать по плану № 1.  Она набрала пароль, перевела всю сумму в один из указанных Стасом  банк, удалила историю работы компьютера, выключила и  решительно  шагнула к двери, но не успела распахнуть, как  в кабинет ввалились три здоровяка. Ни слова не говоря, схватили ее за руки и буквально понесли. Проходя мимо поста охраны, Софья увидела лежащего на полу охранника.

  Теперь все ясно,- подумала она, - головорезы Платона пожаловали.

  Ехали долго, через темные стекла машины ничего не было видно, кричать было бесполезно, да и небезопасно, поэтому Софья сидела тихо, молча наблюдая за похитителями, иногда встречаясь в зеркале салона с взглядом водителя. Через пару часов машина остановилась, ее молча повели к строению сомнительного вида, больше похожего на глиняную мазанку, нежели на  строение.   Оставив одну в темной комнате, закрыли дверь на замок и все затихло. Софья начала ощупывать стены, наткнулась на  лежак из досок, рядом был столик, стул. Она лихорадочно соображала, что делать дальше и ничего на ум не приходило, как только ждать.

  Постепенно глаза начали различать все предметы. Усталость, страх  обуревали ею, но врожденная сила воли заставляла молчать, стиснув зубы. Наконец, она без сил повалилась на лежак и забылась в тревожном сне.

  Проснулась от лязга открываемого замка.  Один из троих похитивших ее  внес свечу, чай, сел на стул напротив нее и спросил:

- Сама все расскажешь или помочь?

- Что именно вас интересует?

- Где Стас, куда он дел деньги, расчетный  счет, банк, пароль и коды?

- Вы,  наверное, что-то перепутали, - Софья уверенно посмотрела прямо в глаза амбала, - я не имею никакого отношения к этим данным, моя работа заключается в составлении плана и контроле за его выполнение.

- Рассказывай сказки деду Мазаю, а может все же  тебе помочь? При этом он демонстративно расстегнул ремень и намотал его  себе на руку.

- Да что ты с ней рассусоливаешь? - заявил вдруг,  незаметно вошедший, второй похититель, - сейчас мы  снимем пробу с плановички.

С этими словами он дернул ее за рукав кофточки.

- Остынь, Димон, Платон вкатает тебя в асфальт, ты что не заметил, как он на нее смотрел?

- Красивая стерва, ладно, мы и после Платона успеем, - засмеялся он, обнажая отвратительные зубы.

Софья дернула в отвращении плечом и отвернулась. 

- Ребята, мне нужно в туалет, - с надеждой она посмотрела в глаза невольному защитнику.

- Димон, иди своди ее, только без глупостей. Обоих касается. Бежать тебе некуда, милочка, кругом лес, глиняные карьеры, озера.

Софья с жадностью ловила каждую фразу, есть зацепка, крошечная, но есть.

- Только бы не отобрали телефон, - думала она, радуясь, что сразу же отключила звук, когда оказалась в мазанке.

- Сумочку, арестантка, оставь, - рявкнул  Димон, вырывая у нее из рук.

  На улице было тепло, тихо, небо усыпано яркими звездами. Летняя ночь во всей красе нависла над темными очертаниями леса, огромных гор, судя по словам этих придурков, это и есть глиняные выработки. Да, бежать, не зная куда, опасно вдвойне.

  Войдя в мазанку, Софья решила попытаться разговорить своих похитителей.

- Хорошая у вас работенка, ребята,   все время на природе, а то работаешь, работаешь, как проклятая, и нет возможности выбраться. В какой то степени я вам даже благодарна, такие интересные места  посмотрела. Кстати, а чьи это карьеры, небось, государственные?

- Естественно, государственные, частникам разве дадут  природные богатства  заграбастать?

- Ну все, хватит, разболтался Димон, - рявкнул первый из них, вернемся на исходные позиции: - Где, сколько и куда перечислили?

- Я ничего не знаю, честное слово, - после некоторой паузы ответила Софья. 

- А так, не легче будет вспомнить? - ударив ее по лицу, зло выкрикнул Первый.

  Софья отлетела  к стене от удара, пытаясь удержаться от падения, схватилась за небольшой выступ в стене, но он обвалился, оставив в ее руке лишь кусок глины. Слезы брызнули из глаз, хотелось убивать обоих поочередно, медленно, жестоко, почти теряя рассудок от ненависти, Софья кинулась на Первого, метя воткнуть ему в глаза свои точеные  длинные ноготочки.

  Вдруг дверь мазанки  отлетела вместе с петлей и упала прямо у ног. На пороге стоял Роман. Ее Роман, самый дорогой человечек во всей Вселенной. Лицо его было перекошено от злости, пинком он отшвырнул Первого, который так и застыл с  открытым ртом от неожиданности. Бой был жестоким и коротким. В самый последний момент, когда оба амбала лежали, корчась от боли, Софья схватила кружку со стола и припечатала ее  на голове  Первого.

- Выходить по одному, здание окружено, будете дергаться, пристрелю, -  пригрозил Роман, взял Софью за руку и стал уводить из мазанки.  Она вся обмякла, ноги стали ватными, по щекам текли слезы, размазывая глину по лицу. Роман подхватил ее на руки и понес к своей машине. Софья всю дорогу не могла прийти в себя, дрожь сотрясала все тело, а слезы лились нескончаемым потоком, она судорожно держалась за руку Романа, ни на секунду не отпуская ее.

  Проехав несколько километров, Роман свернул с дороги и подъехал к лесному озеру.

- Ну все, все, любимая, успокойся, идем, я тебя умою, - ласково приговаривал он, помогая Софье выйти из машины.

  Вода была чистой и теплой, при свете полной луны она казалась вся в блестках, звезды отражались в воде, словно девицы, заглядывали в зеркальце и спрашивали: Я ль на свете всех милее? Роман зачерпнул в ладони водицу и  начал отмывать на ней глину.

  Это была волшебная летняя ночь, Роман и Софья  не заметили, как прямо в одежде оказались в воде, он старательно смывал глину с ее лица, шеи, рук. Одежда промокла, прилипла к телу, но они не замечали этого, было что-то неистовое в их движениях. Завораживающее действо  под сияющей  луной медленно вводило их в экстаз. Желание  дотрагиваться друг до друга переполняло, Роман гладил ее тело через мокрую одежду,  соски пышных грудей Софьи превратились в алмазные маячки, он ничего не видел, кроме них, гладил и гладил, восторгаясь красотой тела своей любимой женщины, горя желанием овладеть ею прямо здесь в  воде.  Он прижимал ее к себе, обнимал так, словно  она была для него  всем, что у него есть. Не отрывая взгляда  друг от друга, медленно, мучая себя и наслаждаясь этой пыткой, они раздевали друг друга. Роман приподнял Софью и медленно вошел в нее. На миг им обоим показалось, что они умерли, так велико было счастье обладания друг другом, таким всепоглощающим желание слиться и стать одним целым навек, навсегда. Иногда сознание приходило к ним, они с удивлением и  бесконечной нежностью  смотрели в глаза друг другу, сплетаясь в жарком объятии, что невозможно было осознать, где Роман, где Софья, это была одна сладкая мука любви.  Как он целовал ее! Так целуют только любимых и желанных. Вся нежность мира, накопившаяся тысячелетиями, сейчас дарилась ей одной, его желанной и любимой Софье. Утомленные и счастливые, тихие и очарованные, стояли они еще долго, тесно прижавшись, в теплой летней водице чудесного лесного озера, не решаясь прервать мелодию любви.

  Зазвенел будильник. Софья сладко потянулась, протянула руку, отключила этот неугомонный звонилкин и встала с постели.

  Начинался новый день, еще один, как и множество других, которые, несмотря ни на что нужно прожить, ну если не красиво, то хотя бы с толком. Чтобы не было мучительно больно... так, кажется,  у величайшего писателя из школьной программы… Все, с сегодняшнего дня начинаю новую жизнь, ложусь рано спать, не читаю триллеры, не смотрю боевики.  Софья улыбнулась и подошла к зеркалу, вдруг почувствовала, что наступила на что-то. Она нагнулась и подняла с пола маленький комочек глины. Она ошеломленно разглядывала его и, вспомнив свой чудесный сон, вся зарделась, в мгновение ока переживая заново все эпизоды в лесном озере.

  Здравствуй, новый день, здравствуй, жизнь! Я знаю, когда-нибудь ты подаришь мне этот эпизод, потому что сияющая луна приберегла его только для нас, для меня и тебя, мой ненаглядный Роман!

Очаровашка

Расима Хусаинова

Она родилась жарким летним вечером абсолютно белая, как первый снег, как нежное, пушистое облачко. С первых минут своей жизни проявила такое завидное упорство и жажду жизни, что глядя на это крохотное существо, становилось стыдно за свои  перепады настроения. Это облачко решительно расталкивало своих разношерстных собратьев, безошибочно отыскивая самый молочный сосок своей матери, такой же белой и пушистой кошки по кличке Снежинка. Маленькое пушистое тельце котенка удобно располагалось на мамином  мягком и теплом животе, вытянув во все четыре стороны все свои четыре лапки, словно туристы на южных пляжах,  и начинало сосать с таким наслаждением, причмокивая, что  кошка  время от времени с интересом поглядывала на нее и жмурила глаза.

   На семейном совете единодушно это белое облачко нарекли Очаровашкой. Она очень отличалась от остальных котят своей настырностью, живостью.  Для кошки с котятами  сделали домик из коробки, подстелили мягкую тряпочку, вырезали в коробке  лаз и поставили новоиспеченный домик в беседку. Незаметно для всех  Очаровашка стала всеобщей любимицей и баловнем. Чувствуя особенное к себе отношение со стороны мамы-кошки и домочадцев,  она жила, что называется, в раю. Время быстро бежало, Очаровашка росла не по дням, а по часам. Бесстрашная, как львица, она прогоняла со двора незнакомых забредших  кошек, лазила по деревьям. Иногда доходя до самой макушки, раскачивалась, потом без единого писка медленно с остановками сползала вниз. Домочадцы поражались ее безумию и смелости. Очаровашка сумела завоевать даже симпатию Барона - хозяйской овчарки размером почти с теленка. Суровый пес органически не переносил кошек, но своих не трогал, хотя и не подпускал к себе близко.

   В один прекрасный день Очаровашка залезла в его будку, нашла там кусочек  смятого картона и затеяла игру. Барон, ошалевший  от неслыханной наглости этой малявки, смотрел на нее, готовый в любую секунду проучить, перешедшую грань субординации, кошку. Он подскочил к будке, открыл было пасть, как из будки показалась милая мордашка Очаровашки и, потянувшись, уткнулась в большой холодный нос собаки, а потом еще и потерлась мордочкой об этот нос. Пес вдруг опустил голову, замахал хвостом и  улегся прямо у входа в свою будку. С тех пор Очаровашке разрешалось беспрепятственно наносить визиты Барону в его апартаментах, иногда, наигравшись, она даже засыпала в будке, а Барон ревностно охранял ее сон. 

   Любознательность Очаровашки не знала границ, она была рождена для выступлений на публике. Стоило ей увидеть детей, сразу же  валилась на землю и начинала переворачиваться,  хотя никто этому ее не учил. Это было так смешно и забавно, что все в восторге наперебой ее угощали  кошачьими вкусностями. Эта самая любознательность как то раз  увлекла ее за калитку. Оказавшись за калиткой еще неизведанного мира, Очаровашка с огромным интересом наблюдала за проезжающими машинами, прохожими, которые завидев хорошенького котеночка  в белоснежной пушистой шубке и с прекрасными, огромными, голубыми глазами, непременно восклицали: - Ой, какая Симпатяшка.  Очаровашка,  привыкшая жить в атмосфере любви и добра, начиная хозяевами и кончая животными, в этом доме, не убегала и давала себя погладить. Когда она собралась вернуться назад во двор, вдруг обнаружила, что калитка закрыта, кругом высоченный забор и впервые испугавшись, отчаянно позвала свою маму, жалобно мяукая. В это время мимо проезжала легковая машина, в ней ехала девочка Таня лет  восьми, которая увидела маленького котенка. Он показался ей брошенным и таким беззащитным, что она расплакалась и попросила отца, сидевшего за рулем машины, взять котеночка  с собой.  Отец ни в чем не привык отказывать своей любимой дочурке, притормозив, он вышел из машины, забрал Очаровашку и отдал дочери.

   В квартире, куда привезли Очаровашку, поднялась суета. Сначала ее сунули в ванну, помыли пахучей жидкостью,  после тщательно обтирали мягким полотенцем. Она даже не сопротивлялась, настолько была ошарашена переменой обстановки. Наконец, наступил самый приятный момент в череде сегодняшних событий, ей положили в тарелочку желе с крольчатиной, она обожала это лакомство и, забыв обо всем на свете, Очаровашка с аппетитом принялась за еду. Наевшись, она свалилась на пол, несколько раз перевернулась, чем окончательно покорила сердца новых  своих хозяев.

   Жизнь в абсолютной роскоши нравилась малышке, но время от времени, она мяукала, глядя из окна на улицу, вспоминая свой уютный дворик с деревьями, своего огромного друга Барона, теплую, мягкую и такую нежную кошку – маму, хозяйского внука, который любил с ней играть.  Ей хотелось поесть травы, сочной и вкусной, поваляться под солнцем на травке. Очаровашка отдала бы все на свете, лишь бы оказаться в родном дворике. Все чаще и чаще она просиживала у самой двери, выжидая момент, чтобы вырваться на свободу. И, наконец, такой момент наступил. Папа Тани, вернувшись с работы, прикрыл дверь, не закрывая на замок, так как собирался вынести мусор, прошел за пакетом на кухню. Входная  дверь приоткрылась, Очаровашка, недолго думая, шмыгнула за дверь и поминай, как звали.

   Выбравшись на площадку, она, не разбирая дороги, сначала поднялась на верхние этажи, потом спустилась вниз, прошла мимо своей двери, не останавливаясь, словно боялась, что ее заметят, и оказалась у железной двери подъезда. Дождавшись, когда дверь откроется, Очаровашка пулей вылетела из подъезда. Восторг переполнял все ее маленькое  существо, она на свободе, сейчас главное найти свой родной дворик. Очаровашка на миг остановилась и решительно направилась, куда глаза глядят. Незаметно она прошла несколько двориков, стараясь не попадаться никому на глаза, благо уже темнело. Она шла, уверенная, что вот сейчас за этим домом, за этим поворотом появится ее любимый родной дворик, а там ждет ее угощение от хозяйки, теплый молочный сосок мамы-кошки. Эти мысли придавали ей силы и, несмотря на все более напоминающий о себе голод, Очаровашка смело двигалась вперед.

   Тем временем, солнце село, наступала темнота. Вконец уставшая, голодная, Очаровашка увидела кучу мусора и двинулась к ней в надежде отыскать хоть какую то еду. Когда она приблизилась к этой куче, из нее вскочила дворняжка,  своим рычанием давая понять, кто здесь хозяин.

-Он сильнее меня, значит он прав, - подумала Очаровашка и вмиг взлетела на растущее поблизости дерево.  Дерево  имело удобную развилку, несколько стволов переплелись и образовали наподобие площадки.  С высоты  чувство страха мало - помалу прошло и Очаровашка с присущей ей любознательностью начала изучать местность. В окнах  домов горел свет,  по двору туда, сюда шныряли люди, пробегали кошки, собаки.  Она не заметила, как сон сморил ее и, свернувшись в клубок, забылась в тревожном сне.

Впервые в своей  жизни она осталась без ночлега и кормежки. На улице похолодало,  октябрьский ветер  продувал ее насквозь, но внизу ждала опасность в лице бродячей дворняжки, ночующей прямо на куче мусора, и ей ничего не оставалось, как пережить эту ночь на дереве.

 - Кис, кис, кис, -  Очаровашка проснулась от такого приятного звука, которым подзывали в ее родном дворике, когда собирались накормить. Еще не соображая, где она находится, она слетела с дерева и бросилась на зов.

- Ой, какая очаровашка, иди сюда, на, ешь, милая, откуда же ты такая раскрасавица, то? -ласково приговаривая, сыпала на бумажку корм сухонькая бабка. К ней со всех сторон сбегались разномастные кошки. Удивительное дело, никто из этих кошек не прогонял Очаровашку, словно бабка была волшебной феей и призывала всех жить в мире. Конечно, до отвала наесться не удалось, но червяка Очаровашка заморила точно.

   Потянулись дни, которые сменяли друг друга без особых приключений, не считая утренних и вечерних часов, когда бабулька выносила корм, и Очаровашка, дрожа всем телом, проглатывала кусочки еды, но так ни разу не смогла успеть наесться досыта.

Наступили первые заморозки, выпал колючий сухой снежок, на дереве становилось все опаснее, холоднее, Очаровашка с ужасом   думала о предстоящей ночи, взбираясь на облюбленное дерево.

- Только бы не замерзнуть, только бы не упасть, - просила она у Бога, сворачиваясь и все теснее прижимаясь к холодному стволу дерева.

На следующее утро, услышав  самые прекрасные слова в мире, кис, кис, она с трудом спустилась и медленно подошла к бабульке, подняла на нее свои небесные глаза и не притрагивалась к еде.

- Очаровашка, заболела что ли? - запричитала бабулька, взяв  ее на руки.

- Что же мне с тобой делать? Ну ладно, поживи у меня, поправишься, уйдешь опять на улицу,- с такими словами бабулька заковыляла к своему подъезду.

   Все в квартире бабульки сразу и навсегда понравилось Очаровашке. Пахло хлебом, молоком, тишиной, было много цветов, ковриков, а самое главное, было тепло и уютно.

Впервые за столько дней мытарства Очаровашка, так и не притронувшись к еде, заснула, согревшись, на мягком кресле бабульки и проспала почти целый день.  Дружба  доброй старушки и  маленького котенка была трогательной и нежной. Она разговаривала  с Очаровашкой, а та, не моргая, следила за ее движениями, интонацией голоса, время от времени, словно понимая, о чем идет речь, мяукала. Когда  настроение зашкаливало за предел игривости, Очаровашка валилась на пол, начинала кувыркаться и переворачиваться, чем очень веселила бабульку. По ночам Очаровашка ложилась на больные ноги бабульки, отогревая их своим тельцем, а та гладила ее.

- Божье создание, ты же  «артистка» у меня, спасибо тебе, милая, - приговаривала она.

   В полной гармонии и взаимной любви пролетели два осенних месяца, приближалась зима. Но Очаровашка еще не знала, что такое зима, ей казалось, что после многих холодных дней и ночей на улице она, наконец, обрела рай, безмятежно просиживала на подоконнике целыми часами, наблюдая за прохожими, которые неизвестно зачем сновали туда, сюда.

   Однажды, проснувшись, Очаровашка увидела, что бабулька лежит, хотя в это время она всегда суетилась на кухне, появление Очаровашки всегда встречала радостным восклицанием, вот, мол, проснулась моя красавица. Она приблизилась к бабульке и понюхала ее руку. Рука была холодная и жесткая. Она вдруг поняла, что случилась беда, то ей одной не справиться, спрыгнув с кровати, Очаровашка подбежала к двери и жалобно замяукала. За дверью слышались шаги вечно спешащих людей, но никто не обращал внимания на  призывы о помощи маленькой Очаровашки. Лишь к вечеру следующего дня соседка из квартиры напротив  позвонила в дверь, не услышав ответа  бабульки, забила тревогу.  Потом  к двери подошли  какие-то шумные люди, жужжали, сверлили и открыли ее. Осмотрев, завернули бабульку и куда то унесли. Очаровашка  выбежала вслед за ними, проскочила в распахнутую дверь подъезда и очутилась  на улице, где зима уже решительно заявляла свои права. Люди сели в машину и уехали, оставив маленькую Очаровашку один на один со своим горем посреди ночной мглы.

  Она  настолько проголодалась за два дня, что еле стояла на ногах, а холод, как назло, кусал и колол безжалостно и сердито.

- Это конец, - подумала Очаровашка, когда ее прекрасные голубые глаза уже начали слипаться, а тело уже практически ничего не чувствовало.  В это время один из жильцов дома  увидел почти бездыханное тело маленькой пушистой кошечки, сжалился над ней и занес ее в подъезд, поднялся на свой девятый этаж, вынес старый валенок, положил у  батарейки, отапливающей подъезд,  и переложил  на нее  Очаровашку. Выйдя покурить, он заметил, что кошка зашевелилась, вернулся в квартиру, налил  теплого молочка, рядом положил сардельку и пошел спать. Придя в себя, Очаровашка все съела и заснула.

    Соседи разно восприняли появление кошки на площадке. Одни выносили еду,  воду, другие кричали, что развели тут антисанитарию, ну очень неприятные то были типы, третьи могли просто ни за что, ни про что дать пинка.  Очаровашка научилась различать этих людей по запаху, от них шел неприятный, резкий запах, они всегда громко разговаривали, были бессердечны и жестоки. Очаровашка  пряталась за мусоропровод, затаив дыхание, выжидала, когда они пройдут мимо нее.

   Иногда в голове мелькали картины ее детства, родной дворик и сочная травка, в которой она валялась и играла, а мама кошка учила распознавать съедобные и лечебные коренья и травы.

   - Где ты, мама? - тихо мяукала во сне Очаровашка и крохотные слезки скатывались из ее прекрасных небесных глаз.

   Зима была суровой и лютой, даже под батареей отопления было очень холодно, с трудом спасала пушистая белая шубка, да и еды не хватало. Люди иногда просто забывали о ней, спеша по своим делам от зари и  до заката. На улицу на мороз ей не хотелось выходить, она терпеливо ждала перемен в своей судьбе, долгими холодными ночами вспоминая свой родной  солнечный дворик, где была  сыта и счастлива.

   Пролетали дни, месяцы, Очаровашка становилась  взрослой. Роскошная белая шубка  укутывала ее гибкое тело, а небесные голубые глаза были так пронзительно грустны всегда, что  некоторые люди, встретившись со взглядом этих изумительных глаз, невольно восклицали:- Ах, какая очаровашка!

   Зима постепенно сдавала свои позиции, день за днем становилось теплее.  Очаровашке уже не хватало места на площадке, она блуждала по всем этажам. Когда растаял  снег, и яркое солнышко стало заглядывать в окна подъезда, Очаровашка выбрала момент, дождалась, когда открылась входная дверь и, стремглав, вылетела на улицу. От свежего воздуха, яркого солнца у нее закружилась голова, душа маленького существа в белой шубке с огромными  цвета неба глазами ликовала и пела.

- Как прекрасен этот мир, посмотри! - мяукала она, глядя на все так же спешащих  прохожих, на веселых воробьев, бурно обсуждающих  свои птичьи проблемы.

   Жизнь во дворе  оказалась  не такой уж и безоблачной, как на первый взгляд показалось Очаровашке  после длительного зимнего плена в полутемном подъезде девятиэтажного дома. Но Очаровашка  безумно хотела жить, ведь она еще не нашла свой родной дворик, где ждала ее мама кошка, сочная трава и вкусные угощения доброй хозяйки. Поэтому она с присущей ей любознательностью и упорством смело обследовала  один за другим дворики, рылась в мусорных ящиках в поисках еды, а когда везло, получала еду от сердобольных детей и старушек.

- Мама, смотри какая очаровашка, - закричала девочка лет семи.

- Давай возьмем ее с собой на дачу, она ничья, я знаю, она уже давно здесь ходит, никто ее не зовет домой,- девочка настойчиво  убеждала маму. Женщина внимательно разглядывала красавицу кошку, а когда Очаровашка подошла и потерлась головой о ее ногу, сердце ее  дрогнуло, и она уступила просьбам дочери. Было решено взять Очаровашку с собой на дачу.

    Дача очень понравилась Очаровашке. Запахи кружили ей голову, множество интересных обитателей, которых чувствовала и слышала только ее кошачье ушко, притаились в траве, под досками.

- Ничего, скоро и до вас доберусь,- пообещала им Очаровашка и начала изучать свои новые владения.  Обед, которым ее накормили, не поддавался никакому описанию. Она была от него в полном восторге. За долгие месяцы голода и  холода она  от души наелась,  свалилась прямо на мягкую газонную травку и сладко заснула, подрагивая всем телом, словно отмахивалась от  кошмарных видений своей нелегкой кошачьей жизни.

   Очаровашка проснулась от легкого прикосновения чьей-то лапы. Еще не понимая, кто это, она вскочила.

- Мама, ты нашла меня, нашла, - замяукала она, но вдруг увидела перед собой очень серьезную рыжую морду соседского кота. Очаровашка отскочила на безопасное расстояние и грозно  зарычала, думая, что она смертельно напугает  наглого кота, который посмел ее так  беспардонно разбудить и обнадежить. Кот, однако, не проявлял  агрессии, наоборот, склонил голову и  с таким бархатным тембром пропел ей свою серенаду, что Очаровашка притихла, потом нехотя подошла к нему и обнюхала. С тех пор рыжий кот по кличке Чубайс и Очаровашка  всюду уходили гулять вместе.  Очаровашка  быстро навела порядок с мышами и кротами, которые досаждали хозяйке своими набегами и порчей продуктов, она безошибочно определяла норки, терпеливо  выслеживала и одного за другим таскала и бережно укладывала свою добычу на самое крылечко, чтобы хозяйка оценила ее труды. Слава об Очаровашке, как  отменной охотнице, разлетелась по всему дачному поселению. Иногда соседи приходили и просили на пару дней одолжить  охотницу. Чубайс, не обнаружив  на даче соседей свою подругу, отправлялся на ее поиски и непременно приводил ее домой.

- Вон  идет наша сладкая парочка,- потешались соседи над  Чубайсом и Очаровашкой.

   Природа зовет, никуда не денешься от законов природы, она не прошла и мимо нашей сладкой парочки. Чубайс долго и упорно ухаживая за  синеокой красавицей в белой пушистой шубке, добился своего. Очаровашка тоже воспылала к  рыжему коту самыми нежными кошачьими чувствами.  Лето было уже на исходе, брюхо у Очаровашки росло,

Хозяйка с ужасом думала о будущем  своей питомицы, в квартире ей  не было места, тем более с котятами, которые должны были  скоро родиться. После долгих раздумий хозяйка приняла решение оставить Очаровашку на зиму на даче.

- Как-нибудь прокормится, птичек, мышек поймает, - уговаривала она себя, прекрасно понимая, что скорее всего и мама, и котята погибнут от холода и голода.

- На все воля Божья,- успокаивала она себя, а на сердце было так погано и тяжко, что не передать словами.

   Последние денечки на даче пролетели, как мгновение ока. Все было убрано с грядок и клумб, мусор сожжен, все двери закрыты. Хозяин вырезал небольшой лаз в стене сарайчика, где хранился старый садовый инвентарь, сколотил из досок  просторный ящик, постелил на дне старую шубу, и поставил этот ящик в сарайчик, прекрасно понимая, что первый снегопад завалит  этот лаз  снегом, и кошка с котятами останутся без крова. Рядом с сарайчиком поставил миску с  сухим кормом, ведерко с водой, попросил прощения у Очаровашки и направился к машине.

Очаровашка, все еще не веря своим глазам, смотрела на отъезжающую машину, бежать она не могла, мешал живот, в котором  ждали своего часа появиться на свет ее дети.

  - Иди за машиной,- скомандовала она себе и, ни разу даже не оглянувшись на недавно  еще такой счастливый кусочек земли, именуемой ее новыми хозяевами дачой, отправилась в далекий путь вслед за машиной.

Темнело. Очаровашка дошла до трассы, поднялась на обочину  и огляделась по сторонам.

След машины терялся, она не чувствовала больше ее запаха, здесь были другие запахи, их было много, чужих и неприятных. Долго и мучительно больно  стучало сердце, она устала, хотелось растянуться прямо на дороге, забыть обо всем, вспомнился родной дворик и мама кошка с теплым мягким бочком, нежным языком, которым она так ласково умывала своего несмышленого котеночка. Очаровашка сделала несколько шагов прямо на проезжую часть дороги, в отчаянии  крикнула всему бездушному миру свое мяу и пошла прямо навстречу идущей машине.

   Водитель машины еще издалека заметил белый комок, который медленно двигался к центру проезжей части, не доезжая до этого комка, притормозил машину.  Фары осветили кошку, ее пушистая белая шубка  искрилась под светом фар, а глаза, такие огромные и синие, как небо,  заставили ахнуть.  Водитель, а это была женщина, выскочила из машины, подняла на руки, даже не пытавшуюся сопротивляться, Очаровашку.

- Ты что же это милая, удумала то? Бросили тебя хозяева, дачники  хреновы? Ладно, садись,  я тебя не оставлю в беде, - с этими словами она усадила кошку на заднее сиденье и поехала дальше.

   Очаровашка  не верила своим глазам. Так был знаком  запах, исходивший от этой женщины.

- Откуда я знаю  этот запах? - размышляла она, а перед глазами вставали картины родного дворика, ласковая рука хозяйки, веселый смех внука хозяйки.

Очаровашка замерла,  так было страшно ошибиться,  она отдала бы все на свете, лишь бы это был именно запах ее  любимой хозяйки.

- Ну вот и приехали,- весело щебетала водитель машины, беря на руки кошку.

- Переночуй, милая сегодня в беседке, а завтра  мы с тобой познакомимся поближе, сейчас я вынесу тебе поесть, -  как волшебная музыка, лилась речь чудесной женщины.

- Привет, Барон, как  настроение, - потрепала она по шее огромного пса, который вдруг настороженно  присел, потом принюхался и весело залаял,  замахал хвостом.

   Очаровашка вырвалась из рук женщины, спрыгивая,  свалилась прямо под лапы Барона, перевернулась несколько раз вокруг себя, как в детстве в самые счастливые дни своей жизни, уткнулась в холодный нос Барона и лизнула его. Хозяйка бросилась было спасать  кошку, но вдруг  поняла, что это та самая Очаровашка, которая пропала у них в прошлом году. Тогда они подолгу, каждый вечер искали ее безрезультатно, много было переживаний, а потом много добрых  воспоминаний о красавице Очаровашке.

- Очаровашка, ты ли это? – она протянула руку и гладила, гладила  свою пропавшую любимицу. Выскочили из дома все домочадцы, Очаровашка подходила к каждому из них, узнавая родные запахи родных для нее людей, из глаз белой красавицы текли слезы.

   Радости не было предела. Все восприняли ее возвращение в родной дворик, как хороший знак, наперебой связывая ее возвращение с самыми своими заветными желаниями и  их исполнением.

   Очаровашка была счастлива. Она дома.  У нее есть теперь семья. В первый раз за свою крохотную жизнь после стольких потерь и испытаний она заснула со счастливой улыбкой.

- Спасибо, Господи, что ты есть и услышал меня, - думала Очаровашка, сладко засыпая в родной беседке.

Силует

Расима Хусаинова

     «Дорога без конца, дорога без начала и конца» - думала Серафима, направляясь  к своей машине.

      Рабочий день закончился. Работа кипела сегодня от зари и до заката. Завтра предстоит серьезный день - сдача объекта. Понаедет куча мала, и будет эта куча мало  помалу вытряхивать все нервы на аккуратненький листочек под названием акт приемки – передачи объекта.  Да, поработали сегодня славненько, Серафима с довольным видом оглядела строительную площадку, с любовью, как на родное детище, посмотрела на отстроенное здание  будущей школы  деревеньки с  красивым названием «Москово», что в 200 километрах от города. Удобно устроившись на сиденье, Серафима погладила  руль и со словами «поехали домой, старушка,  дома  меня ждет вкусный вчерашний курник, а  тебя – теплый, сухой гараж»,- завела машину. Она любила свой старенький автомобиль, ему шел уже десятый годок,  но практически  всегда был исправен и  никогда не подводил.

     Вырулив на трассу с проселочной дороги, Серафима  настроила любимую волну Релакс – FM и, полностью отдаваясь  во власть дороги и машины, отпустила свои мысли, которые словно только этого и ждали, сразу же умчались в заоблачные дали. «Погуляйте пока на вольных хлебах», - милостиво разрешила она им.  Струилась  очаровательная  композиция  из кинофильма «Мужчина и женщина», она баюкала, отогревала, вселяла надежду. Душа отдыхала. Время пролетело незаметно, когда Серафима подъехала к развилке. Прямо  дорога вела в центр города, направо – в ее микрорайон. Машина пролетела прямо. Когда Серафима поняла, что проскочила свой поворот, было уже поздно.  «Черт, - ругала она себя, - пилить через весь город, потерять еще час времени, а есть  как хочется…». Делать нечего, сворачивать поздно.  Значит, только вперед, ведь там дома ждет он, такой вкусный и ароматный, пусть вчерашний, но курник. И теплая ванна со свечами под «Нежность» Шопена. На улице уже стемнело. Завтра надо рано вставать,  как никак решающий момент - сдача объекта.

     Подъезжая к мосту через  реку  перед въездом в свой микрорайон, она увидела силуэт человека, стоящего на поручнях ограждения моста. Он слегка раскачивался, было ясно, что не  рекорды ставить он тут собрался.  Серафима проехала вперед, следя за силуэтом.

«Тебе нет до него никакого дела», - командовала  она себе, но на середине моста уже остановила машину и  медленно пошла к этому чертову силуэту. Не доходя до него трех-пяти шагов она тихо спросила: «Помочь?»  Силуэт вздрогнул и, не оборачиваясь, ответил: «Не подходи,  прыгну вниз».

«Нет проблем»,- сказала Серафима, лихорадочно вспоминая  подобные ситуации из фильмов, кажется,  надо заговаривать зубы, даже  если ты очень  хочешь есть и тебя ждет дома курник.

«Вот я и спрашиваю, может помочь?»  «Чем, чем ты хочешь мне помочь»? – вдруг заорал Силуэт. «Опаньки, да он еще и невоспитанный, не знает меня совсем, а сразу на ты», - мысленно возмутилась Серафима, а вслух добавила «Может толкнуть»?   Ее ответ явно пришелся  Силуэту не по душе. «Ты  чо, охренела совсем»? - почти орал он, спрыгивая с поручней на асфальт. «Вот и славненько»,- подумала Серафима, на всякий  случай отходя от Силуэта на пару шагов  в сторону своей машины.  «Ты  чо и вправду бы меня толкнула»? «Ну, если бы ты попросил, почему бы и нет, чтоб побыстрее, а то у меня курник»  «Какой еще курник? Ты чо, ненормальная?! «Наверное, ненормальная, коли  здесь стою, а не дома за столом. Слушай, а у тебя ничего нет с собой поесть? Так есть хочется, умираю просто…». Силуэт, кажется, потерял дар речи, он долго  в упор смотрел на  Серафиму, потом достал из кармана пачку сигарет. Вытянул одну, начал искать зажигалку, лихорадочно шаря по карманам. Нашел, закурил,  повернулся к Серафиме и протянул ей пачку: «Кури». Она взяла ее в руки, в нос ударил отвратительный запах дешевых сигарет, на глаза навернулись слезы от жалости к себе при мысли, что она здесь, как дура, вынуждена выслушивать бредни этого идиота - самоубийцы вместо теплой ванны и ароматного курника за столом в уютной кухоньке дома. Она даже непроизвольно шмыгнула носом. Силуэт удивленно уставился на нее, как будто только сейчас заметил ее присутствие: «Ты чо, плачешь что ли»? « Ну достал ты меня своим чоканьем, идиот» - подумала с остервенением она, но вслух  сказала: «Так я же помру скоро от голода, как же мне не плакать. Где ты живешь? Хочешь, я отвезу тебя домой, в это время никакой транспорт уже не ходит»? Через пять минут они сидели в машине, Силуэт  начал рассказывать свою незамысловатую историю о том, как он любил, а она разлюбила, как он хотел, а она отвергла и тому подобная чушь. Потому что в свете всепоглощающего голода эта история Ромео и Джульетты казалась Серафиме бредом и ничуть не тронула ее душу. Наоборот, она вдруг захотела  кому нибудь тоже спутать карты и планы, как судьба сделала с ней сегодня. «Диктуй номер своей Джульетты, Ромео, я ей сейчас хвост то начешу, ответит она у меня по полной за мой  сегодняшний облом» Силуэт удивленно и с нарастающим интересом поглядывал на Серафиму, ему явно нравилась эта  ненормальная женщина, которая не дала ему спрыгнуть в ледяную воду с моста, где он точно утонул бы, плавать то он не умел. «Диктуй, говорю», - не унималась Серафима.

Силуэт продиктовал номер, завороженно следя за Серафимой. Она  нажала вызов и включила громкоговоритель. В конце провода раздался писклявый голосок, да такой противный, дребезжащий, как разбитая посуда, о которую все время, проходя, спотыкаются: « Алло»!

«Слушай сюда»,- нарочито прибегая к уличной лексике, ответила Серафима Джульетте, - «Если ты еще раз хоть на шаг подойдешь к моему парню», - тут она, зажав трубку рукой, шепотом спросила: «Как тебя зовут то»? «Стас», - так же шепотом ответил ей Силуэт. «Я тебя, мымра облезлая, предупреждаю, что если ты подойдешь к моему красавчику Стасу, скину с моста, поняла? Чтобы  из-за таких, как ты, я не лишалась больше курника. Кстати, я приехала в ваш город снимать фильм о вашей молодежи, так вот на отборном туре прошел на главную роль именно Стас, так что, мымра, скоро будешь просить у него автограф». Серафима нажала отбой и посмотрела на Силуэт. Тот, вконец обалдевший,  смотрел на нее во все глаза. В следующую секунду они  расхохотались и долго не могли остановиться, изредка между короткими перерывами смеха вставляли какую нибудь  фразу из телефонного разговора и снова начинали хохотать. Серафима довезла Силуэт до дома, благо жил недалеко, решила на всякий случай порекомендовать ему своего знакомого психиатра, не помешает  к  нему обратиться. У парня явно с психикой не в порядке. Порывшись в кармашке сумочки, нашла какой то старый чек и на обратной стороне написала телефон психиатра.

     Не веря своим глазам, Серафима с благоговением открывала калитку, поставила машину в гараж, как и обещала ей, в теплый и сухой, включила чайник,  открыла кран в ванной. Ее не покидала мысль, что сегодня  произошло знаменательное событие.  Несмотря на то, что  она голодна, а курник до сих пор не съеден, что ванну придется  заменить на душ и принять без Шопена, уже не до нежности, время третий час ночи или утра, скорее всего, выспаться уже не удастся, но, тем не менее,  вернулся домой Силуэт, который мог бы уже никогда не вернуться в свой дом.

     Поделив курник пополам, чтобы  утром  ничего не готовить, Серафима  доела  сегодняшнюю порцию, ополоснулась  под душем и заснула, как блаженная.

     Утром, она, конечно же, не выспалась, но приехала на объект вовремя, подбодрила  коллектив, еще раз обошла здание, встала у окна  в классной комнате на втором этаже, посмотрела на лес вдали, поле, которые так удачно просматривались из окна класса и, мечтательно улыбаясь, подумала: «Как же ты прекрасна, жизнь, как ни крути»!

     «Куча мала»  объект приняла, косяки были, разумеется, на устранение дали условное время, акты все подписали. Впереди светилась премия, приятные, запланированные покупки.

 Прошло два года. Серафима забыла об этом случае с Силуэтом. Другие проблемы и мысли поглощали нещадно ее время и энергию. Однажды ночью, накануне своего дня рождения, раздался телефонный звонок. Спросонья Серафима не стала даже смотреть имя абонента на дисплее, сразу ответила: «Алло»! «Выглянь в окно», - прозвучал мужской голос и звонок прервался. Серафима включила ночник, посмотрела номер, он был ей не знаком, голос она особо не запомнила. Она подошла к окну и увидела, как  мелькнул  Силуэт, поджигающий последнюю свечу. Свечи горели ярко, изображая сердце, а внутри   горело слово «СПАСИБО».

     Серафима стояла и смотрела, пока не потухла последняя свеча. Силуэт помахал рукой и исчез.

     Серафима поняла, что все у  Силуэта в порядке, что она тоже к этому имеет отношение.  Какое счастье, что она тогда не свернула направо, а поехала через весь город, чтобы успеть  помочь  песчинке Вселенной – человечку, которого она нарекла Силуэтом. От этой мысли стало уютно и тепло на душе, ведь ходит где-то по улицам ее родного города один человек, который жив, благодаря ей. «Будь счастлив, Силуэт», -  прошептала она и помахала  рукой ему вслед.